Все это лишь вступление к изучению таинств. Единственной целью было показать, что таинство — это преображающее действие, оно изменяет меня, простого человека, в христианина. Христианин тот, кто получил дар Духа Святого и поэтому способен сообщать новый смысл всему — событиям, отношениям, каждой минуте времени. Таинство превращает меня в апостола Христа. Мой мир может быть очень ограниченным, всего несколько человек, которых я ежедневно встречаю. Но в любых условиях Бог желает торжествовать, присутствовать. Когда мы выходим из храма, услышав последние слова: «С миром изыдем», — они могут для нас звучать как: «все кончилось, мы исполнили свой христианский долг». Хотя в действительности они должны звучать, когда мы выходим из храма и поем: «Видехом Свет Истины, прияхом Духа Небеснаго…», — как призыв к началу: «Мы видели свет Истины, получили Духа Небеснаго». Мы видели и получили для того, чтобы мы могли поступать как апостолы. Христос сказал им: «Вы же свидетели сему» (Лк. 24,48). Чему я свидетель? Я свидетель всего, что я видел, получил, что со мной произошло в Крещении. Я свидетель того, что Бог возлюбил меня, и значит, любит каждого, что Бог создал этот мир и, когда мир забыл Его, Он не забыл Свое творение. Он сошел на землю, Он страдал на Кресте, Он умер, Он воскрес из мертвых. Он возлюбил нас так, что даровал Духа Своего Святого. Все это Он дал нам как возможность, как обещание, как свободный дар. Всего этого я стал свидетелем в таинствах. Итак, когда я иду к людям, к тем, кто счастлив и кто страдает, к молодым и старым, я не приношу свои планы или мысли, но Самого Христа. Это и есть
Основополагающий вопрос
Ибо время начаться суду с дома Божия. (1 Пет. 4, 17).
1
Собранные в этой книге статьи и наброски писались в течение последних двадцати с лишним лет в расчете на самых разных читателей — православных и инославных, — и чаще всего в виде отклика или размышлений ad hoc (по случаю): по поводу конкретных событий и явлений, имевших, как мне казалось тогда, жизненно важное значение для Православной Церкви. И если сегодня, несмотря на случайный и привременный характер этих membra disjecta (разрозненных частей), я все же решаюсь дать им «дополнительный шанс», то не столько ради высказанных или подразумеваемых в них ответов (быть может, кажущихся сегодня спорными и поверхностными), сколько ради самих вопросов, которые я постарался тогда сформулировать и которые — я убежден в этом — сегодня, как и двадцать лет назад, остаются насущными и актуальными.
Эти вопросы, как увидит читатель, затрагивают обширный круг тем: историю, богословие, литургию, канонический строй, экуменическое движение, миссию. Их внутренняя связь и единая перспектива определяются, как мне кажется, общим вопросом, из которого все они так или иначе вырастают и к которому в конечном счете возвращаются, — вопросом о судьбе Православной Церкви во второй половине XX столетия и в мире, радикально отличном от того, который сформировал наш менталитет, формы мышления и все наше бытие как православных христиан; в мире, который к тому же переживает глубочайший духовный кризис, год от года все сильнее выявляющий свой поистине глобальный масштаб. Я думаю, что этот основополагающий вопрос, само его содержание и актуальность коренятся в двух тенденциях, которые, будучи равно новыми и беспрецедентными в истории Православной Церкви, стали своего рода фокусом кризиса, поразившего ныне всю нашу церковную жизнь. Первая из них — захватывающе–трагическая цепь крушении прежних органических православных миров, которые всего несколько десятилетий назад мыслились природным и исконным «обиталищем» и средой Православной Церкви, и не только крушений, но и превращений их в объект жестокой атаки со стороны крайнего и тоталитарного секуляризма, враждебного религии, духовной природе и призванию человека. Вторая тенденция — стремительный рост православной диаспоры на Западе, которая, при всей случайности ее исторического происхождения, кладет конец прежнему замыканию православного мира Востоком, их традиционному отождествлению и, следовательно, знаменует начало новой судьбы этого мира — теперь уже на Западе и в контексте западной культуры.