И мать, встающая по ночам к ребёнку, терпящая его капризы, отдающая ему силы и время, особенно в молодые годы, когда многим ещё так хочется развлекаться, танцевать до упаду, веселиться с друзьями, получать разнообразные впечатления, быть в гуще событий, многим нравиться, — она ведь тоже приносит в жертву свои интересы «просто из любви». А не потому, что рассчитывает на компенсацию в старости. Во-первых, сроки нашей жизни ведомы одному только Богу: и ребёнок может умереть, не успев стать взрослым, и мать может не дожить до преклонных лет. А во-вторых, кто из нас в юные годы озабочен мыслями о своей старости?
Из века в век жертвовали собой на войне мужчины. Причём во многих случаях эта жертва казалась бессмысленной. Не только потому, что отдающий жизнь воин не доживал до победы, — сама война могла закончиться поражением. Вспомним: «злой город» Козельск стоял насмерть и тогда, когда было совершенно очевидно, что враги его одолеют. И в первой половине Великой Отечественной войны, вплоть до Курской дуги, наша победа была в высшей степени проблематична, что не помешало народу проявить массовый героизм. При этом все разговоры, что происходило это под дулами заград — отрядов, нелепы. Какой заградительный отряд гнал Александра Матросова на амбразуру? А за самолётами Гастелло и Талалихина — что, воздушный заградотряд летел? Наверное, наивысший пример жертвы, на которую способен человек, — это готовность Авраама отдать на заклание своего сына Исаака. В чём смысл этой жертвы с точки зрения человеческой логики? Ладно бы такой ценой Авраам мог избавить свой народ от «нашествия иноплеменных». Или это была бы жертва во искупление грехов. Или ещё что-нибудь подобное. Но нет! Ни о чём таком в Библии не говорится. «И было, после сих происшествий Бог искушал Авраама, и сказал ему: Авраам! Он сказал: вот я. Бог сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа, и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой я скажу тебе» (Быт., 22:1–2). И Авраам повиновался, даже ничего не спросив. Просто «за послушание». Из верности Богу. Раз Бог повелел — значит, так надо. «Авраам встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собой двоих из отроков своих и Исаака, сына своего; наколол дров для всесожжения, и встав пошёл на место, о котором сказал ему Бог» (Быт., 22:3).
И какой награды он мог ожидать, если наивысшей наградой был ему как раз Исаак? Единственный сын, дарованный Богом на старости лет. А рай тогда был «затворён», так что даже на посмертное блаженство праотец Авраам и его ближние вряд ли надеялись. Однако именно такая, с виду бессмысленная, жертва явилась прообразом спасительной Жертвы Христа — предельного, ярчайшего, ослепительного примера самоотречения.
Печальная тенденция
Но вернёмся к Чернышевскому. Точнее, к тому, что получилось из когда-то, полтора века назад, предпринятой им попытки оправдать эгоизм. Конечно, к одному этому писателю всё не сводится — были у него предшественники, соратники, последователи. И история России за те же полтора века развивалась не линейно, являя многочисленные образцы жертвенного самоотречения и героизма (их, в частности, нередко проявляли люди, воспитанные как раз на романе Чернышевского). Но нас сейчас интересует не писатель — революционер и не зигзаги истории, а некий итог пропаганды эгоизма, который можно подвести на сегодняшний день. Естественно, это будет, скорее, импрессионистическая зарисовка, нежели обстоятельный и глубокий анализ. Но ведь и пишем мы не научную диссертацию, а публицистическое эссе.
Начнём с того, что из обыденной жизни исчезло понятие «служение». И даже слово «служба»! — оно осталось или в военной лексике, или в церковной. Язык ведь чуткий барометр, и теперь, позвонив приятельнице и услышав, что она на службе, точно знаешь, что речь о храме. А совсем недавно «на службу» ходили и бухгалтеры, и инженеры, и медики, и учителя. Актёры в театре тоже не работали, а «служили на театре». И вообще — кто-то служил искусству, кто-то науке, кто-то медицине. А ещё очень часто говорили про служение обществу и людям.
Казалось бы, какая мелочь: одно слово или другое! А на самом деле очень значимый и очень тревожный симптом. Задумаемся: можно ли гораздо более употребительным нынче словом «работа» обозначить то же, что обозначает слово «служба»? Отчасти можно, если добавить «на благо кого-то»: работать на благо науки и т. п. Но, во-первых, эта добавка, как правило, отсутствует. Более того, она многими сейчас воспринимается как высокопарная, «пафосная». А во-вторых, даже с добавкой смысл передаётся не полностью. Ведь служат чему-то или кому-то более высокому, важному, чем ты сам. Значит, акцент переносится с тебя на это другое, что предусматривает ту или иную степень самоотречения.