Статьи. Журнальная полемика

Салтыков, конечно, учитывал все эти отклики на книгу о «деятеле русской мысли». Однако его замысел далеко выходит за пределы полемики, смысл статьи гораздо шире и значительнее, нежели та или иная оценка книги Станкевича. О характере замысла говорит уже название статьи, а также и те темы, которые были намечены для разработки в следующих статьях цикла (см. выше). Грановский интересует Салтыкова именно как «один из деятелей русской мысли», его волнуют судьбы «цивилизующей» — ищущей, передовой мысли, волнуют тем более сильно, что Салтыков-просветитель разделяет тезис Грановского: «в разложении масс мыслию заключается процесс истории».[283] Поэтому одной из тем следующих статей должна была стать важнейшая для Салтыкова тема «воспитательного значения» литературы (см., например, статью «Насущные потребности литературы»). Грановский, так же как и Белинский, был для Салтыкова символом целой эпохи в истории русской мысли — эпохи 40-х годов, — и поэтому он всегда выделяет не то, что их разъединяло, а объединяющее их общее — положение, роль как деятелей русской мысли. Имя Грановского Салтыков ставит рядом с именем Белинского (см., например, в «Литературном положении»: «Вспомним Грановского, Белинского и других, которых имена еще так недавно сошли со сцены, вспомним то движение мыслей и чувств, которому было свидетелем современное им поколение, вспомним увлечения, восторги, споры» — т. 7, стр. 56).

Замысел статей о Грановском, лишь частично осуществленный в «статье первой», заключался в анализе, на примере деятельности Грановского, не столько самого содержания общественной мысли и литературы, сколько социальных и политических форм ее бытия и влияния этих форм на содержание мысли. Салтыкова по преимуществу интересуют отношения «мысли» со «средой» — обществом, которое выделяет деятелей мысли, но в целом, за исключением небольшой его части, остается глубоко к ним равнодушным, а также политическими «эманациями» общества, то есть властью, рассматривающей мысль как нечто враждебное; эскизно намечается и проблема отношений мысли с народною массой, деятельное проникновение в которую составляет насущную потребность и обязанность «цивилизующей мысли» (степенью этого проникновения определяется в конечном счете «воспитательное» значение мысли).

«Либеральная» (в данном случае — передовая), «цивилизующая» мысль входит в общество под покровом «тайны», ее встречает враждебность или, в лучшем случае, равнодушие, ей угрожает «внешний гнет», «травля» (см. статью «Насущные потребности литературы»). Но опасны не эти внешние давления сами по себе, опасны «внутренние» последствия гнета, искажения самого содержания мысли.

Один из центральных тезисов статьи состоит в том, что «мысль», какой бы она ни была по своему содержанию — философской, социальной, экономической, естественнонаучной, — будучи вынужденной отстаивать свою свободу, с неизбежностью становится мыслью политическою. Тем самым разработка и пропаганда[284] самого существа мысли, разработка «истины идеальной» (см. статью «Насущные потребности литературы») отходит на второй план или делается и вовсе невозможной.

Другая внутренняя опасность, грозящая исказить содержание мысли, — опасность соглашения. Мысль живет под страхом «быть затоптанной», уничтоженной, и лишь соглашения и компромиссы дают ей возможность надеяться на спасение. И хотя «оговорки» и «уступки» влияют на мысль самым пагубным, «растлевающим» образом, хотя мысль при этом хиреет, «живет жизнью неполною и далеко не нормальною, но, по крайней мере, она не навсегда «вычеркивается» из числа умственных ценностей, обращающихся в человечестве, и со временем, конечно, возвратит себе утраченную силу и достоинство». Таким образом, решая важнейший для революционной мысли тактический вопрос, Салтыков устанавливает принципиальную возможность, а при определенных условиях и необходимость прибегать к соглашениям ради самого «выживания» мысли.