На мгновение мне захотелось огрызнуться. Или просто промолчать… Но потом все-таки ответил, будто этот странный разговор был для чего-то нужен и мне самому.
— Не знаю… Очень далеко отсюда, — негромко вздохнул я. — Так далеко, что я уж точно не смогу туда вернуться — да и не очень-то хочу, если честно.
— Понимаю… я тоже. Все такое жуткое… Ты помнишь, что там случилось?
Я уже не мог видеть лица Гижицкой, но почему-то точно знал, что она зажмурилась. Крохотного клочка моих воспоминаний, увиденных в магическом сне год с лишним назад хватило, чтобы внушить ей… нет, не страх, конечно же — скорее какое-то болезненное опасение, щедро разбавленное интересом. Что-то вроде слегка приоткрытой двери, за которую очень хотелось заглянуть.
И одновременно — не хотелось.
— Что случилось? — задумчиво проговорил я. — Я не знаю… Но очень похоже на войну.
— Вроде той, что сейчас?
Всего одно слово будто прорвало плотину — и сквозь нее на меня хлынуло все то, что я никак не мог — да и, пожалуй — не хотел вспоминать. Какие-то исковерканные образы, силуэты людей — и тех, кто никогда ими не был. Почерневшие остовы домов, опустевшие города и бесконечные дороги с растрескавшимся асфальтом, сквозь который пробивалась грубая и колючая зелень. Лужи бензина, моторы, патроны, консервные банки…
И огонь. Очень-очень много огня, льющегося с небес бесконечным потоком.
Пожалуй, сейчас я бы от всей души обрадовался приступу головной боли — но он не спешил явиться, чтобы в очередной раз вкрутить мне в виски спасительные раскаленные саморезы. Так что приходилось справляться самому, кое-как загоняя воспоминания обратно в глухой омут.
Кто бы ни навесил на меня все эти блоки — он, пожалуй, поступил более чем гуманно. Без них юный князь Горчаков наверняка слетел бы с катушек, едва очнувшись после аварии. И из одной больницы тут же отправился бы в другую, по пути примерив робу с завязанными за спиной рукавами.
— Вроде той, что сейчас? — медленно повторил я. — Нет. Намного хуже.
Не знаю, смогла ли Гижицкая без Дара почувствовать хоть отголосок моих эмоций. Похоже — смогла: так и ни сказала ничего в ответ и несколько минут сидела тихо, не произнося ни слова, хотя до этого явно была настроена поболтать.
— Может, хотя бы скажешь, кто ты такой? — наконец, спросила она.
— Александр Горчаков. Князь. Камер-юнкер его императорского величества, отправленный в Париж в чине статского советника министертсва…
— Нет. Ты не Саша Горчаков. — Гижицкая покачала головой. — Я помню его год назад: бестолкового мальчишку, который не мог связать и двух слов. Мы встречались на приеме пару раз… и он все время пялился на мою грудь. Разве что пол слюнями не закапал.
Я вдруг очень ясно представил себе это зрелище: себя-прошлого, недоросля из Александровского лицея, повстречавшего на каком-нибудь мероприятии первую столичную красавицу. И образ вышел настолько ярким, что оттеснил даже выплывшие из памяти жутковатые картины.
— Даже не подумаю за него извиняться, — рассмеялся я. — Если что — я тоже пялюсь на твою грудь… периодически. Просто умею держать слюни при себе.
— Пяльтесь на здоровье, ваше сиятельство. — Гижицкая сбросила ноги на пол и уселась на диване в весьма недвусмысленной позе. — Это вообще-то приятно любой женщине… Но я все-таки хочу узнать, кто ты такой — и откуда взялся.
— Лучше спроси — зачем, — проворчал я. — Ответ на этот вопрос я бы и сам не отказался выяснить.
Странный разговор становился все более странным — однако почему-то казался если не необходимым, то уж точно совершенно уместным. Не то, чтобы я проникся к Гижицкой безмерным доверием, но свое право задавать мне вопросы она честно выстрадала. Мы вместе пережили всех на упавшем дирижабле, бежали от немцев и прятались в лесу. Спасались от таинственного менталиста, снова бежали, угнали грузовик, удрали от Абвера и попались Жерару — вместе.
А это что-то да значило. Даже там, откуда были родом мои недобрые воспоминания.
— Я думаю, тебя привели сюда не случайно. — Гижицкая снова заговорила после почти минутного молчания. — Ты очень важен… не знаю, почему — но уверена. Наверное, поэтому меня так к тебе и тянет, Саша.
Раньше она никогда не называла меня по имени. Даже в самые близкие моменты мы обходились без этого — а вот сейчас почему-то… не обошлись. Будто один этот разговор на самом деле стоил и значил куда больше, чем все, что объединяло нас раньше.
Впрочем, объединяло ли? Слухи о графине Гижицкой по большей части наверняка были всего лишь слухами, но сомнительная репутация редко возникает на пустом месте. Да и моя — чего уж там — кое-где тоже оставляла желать лучшего. Мы оба носили маски, каждый свою, и настоящее, истинное лицо той, что сейчас в темноте сидела напротив, я видел нечасто.
— Иди ко мне, — тихо прошептала она, сбрасывая с плеч ворот халата. — Пожалуйста. Мне это сейчас очень нужно… правда.