Мужчина, махнув рукой, вместе со спутницей направился к воротам. Затем они прошли через открытую калитку во внутрь. В течение тридцати минут прибыло около пятнадцати мужчин и женщин. Все они так же осторожно, как и первая пара, не минуя охранника, прошли в дом. Этот дом принадлежал купцу второй гильдии Филиппу Матвеевичу Пирожкову. Сам он в нём не проживал, а сдавал московскому мещанину, который ни разу в Туле не был. Деньги за съём дома платили не Пирожкову, а наоборот Пирожков платил деньги за пользование своим же домом этому москвичу. Вся эта замысловатая схема была создана для того, чтобы избежать преследования властей в случае огласки, так как в доме проходили тайные встречи общины. К концу часа сборов прибыл и сам Филипп Матвеевич, в экипаже с кучером. Он поприветствовал Петрушу, наказал ему смотреть хорошенько. Хотя сам купец особо и не беспокоился. Жители соседних нескольких домов давным-давно входили в общину. Местный городовой и околоточный надзиратель были на прикорме. Исправно получали небольшую сумму денег, чтобы не вникать в процессы, происходившие в доме. Не часто, один – два раза в месяц. Пирожков прошёл через калитку в дом. Вошёл в сени. В них прошёл в один из углов. Там располагалась «сборная» комната для переодевания. Стояло несколько лавок и имелась вешалка на бревенчатой стене. На ней уже висели предметы верхней одежды и исподнего белья прибывших. В большинстве своём, все предметы одежды были тёмных цветов. Возле вешалки имелось несколько больших веников, сделанных по образцу метёлок. Видимо, для быстрой уборки. Переоделся купец при свете свечи, горевшей здесь. Скинул одежду полностью, до гола и надел белую длинную, до пят, льняную рубаху. Повесил свою одежонку на отдельную вешалку, предназначавшуюся только для него. После этого открыл дверь в главную комнату, горничную, называемую в общине «собором». Комната служила местом проведения «работ». Имела некрашеные полы, лавки по стенам, большой шкаф с посудой, икон в углу не было. Вместо них имелись какие-то картинки христианского, религиозного содержания, возле них горели большие восковые свечи. Эти картинки представляли собой рисунки: пастыря, несущего заблудшую овцу, сказочную птицу пеликана, кормящую кровью из своего сердца птенцов, райского сада с птицами. На одной из стен располагался портрет Данилы Филиппова, основателя хлыстовщины. Свечи имелись в специальных подсвечниках, и по всем стенам. Свет от них скудно освещал горницу. На подоконниках располагались специальные тюфяки, сшитые под размер окна, с целью закрытия. Благодаря этому незамысловатому приспособлению с улицы света было не видно, кроме того они и звук поглощали. В углу комнаты стоял отодвинутый туда стол, для того, чтобы не мешать присутствующим. На нем размещался большой самовар и большое количество сладостей, принесённых присутствующими. Здесь были и конфеты, и печенье различной выпечки, как домашней, так и купленной в лавках. Лежали различные пироги и пирожки. Стояли банки с вареньем и мёдом. Имелось несколько бутылей с напитками и многое другое.
– Мир дому сему, мир вам, голуби серые! – с порога зычно крикнул «Кормчий-хлыст», Филипп Матвеевич Пирожков.
– С миром принимаем, – одновременно ответили пятнадцать человек в белых, как у купца, рубахах, находившихся в комнате.
Пирожков прошёл к столу и положил огромный куль с дорогими конфетами на стол. Пятнадцать человек, семь женщин и восемь мужчин сидели в горнице по лавкам. Все одобрительно зашушукались. Женщины располагались отдельно от мужчин. Все они были чем-то похожи друг на друга. Мужчины имели волосы смазанные чем-то жирным, от чего они блестели. Причёски были странными, высоко подстриженными у висков. Бегающие, как от испуга или переживаний, лживые и наглые глаза, лицемерные и иронические улыбки на худых лицах. Никто из них спокойно не сидел, тела их время от времени нервно подёргивались. Лица, что у женщин, что у мужчин, в большинстве своем, были бледно-серые. Некоторые из присутствующих наоборот имели неподвижные, устремлённые в невидимое пространство взгляды. На всех лицах читалось внешнее, большей частью, притворное смирение. Пришедшие, сидя, постоянно вздыхали и напускали на себя горестный вид. В горнице пахло косметическими запахами, исходящими от женщин, а на их лицах имелись и румяна, и белила, волосы были подрезаны.
– Простите, Христа ради, братья и сёстры, простите голуби серые, – продолжил главный хлыст, створяя три поклона в сторону стоящих людей.
– Прощаем тебя, Кормчий, – ответили присутствующие, аналогично кланяясь, привстав с лавок.
У всех присутствующих рубахи были подпоясаны поясками. Сами они были в носках. В руках каждый держал за один из уголков так называемое «крыло архангела». Обычный белый платок средних размеров.
– Прежде чем приступить к работам, давайте повторим братушки и сестрицы, наши заповеди. Определённые давным-давно нашим отцом-основателем Данилой Филипповым. Их всего двенадцать, каждый, на кого укажу, скажет по три. Давай-ка ты, Иванка, начни, – обратился «Кормчий» к одному из мужиков.