Статуя сексуальной свободы

Едва устроившись на потрепанном сиденье, я ощутила неприятный запах, быстро превратившийся в невыносимую вонь. Другие пассажиры, тоже не лишенные обоняния, начали переглядываться, критично осматривая друг друга на предмет поиска источника зловония. Мы с моими новенькими бобрами оказались вне подозрений, да и другие граждане выглядели вполне прилично и внешне мерзкому запаху никак не соответствовали. Амбре же было такое, словно в троллейбус вошел хорошо выдержанный зомби.

— Кондуктор! Что это у вас смердит? — первой не выдержала газовой атаки дама в розовой кофте из лохматого мохера. — Немедленно прекратите это безобразие! Шерсть моментально впитывает запахи, я вся провоняюсь!

Я тут же заволновалась, испугавшись, что и мои натурально шерстяные бобры провоняются и будут пахнуть, как скунсы.

— У меня, гражданочка, ничего не смердит! — сердито отозвалась кондукторша. — За собой смотрите!

И она возвысила хорошо поставленный голос так, что запросто заглушила бы трубы страшного суда:

— Граждане пассажиры! Кто труп везет? Не забываем оплачивать провоз багажа!

— Это не труп, это у меня сайра протекла! — виновато улыбаясь, призналась приличного вида тетечка с большой клетчатой сумкой.

— Какая, к чертовой бабушке, сайра?! — мигом взъярился слаженный хор пассажиров.

Быстро выяснилось, что сайра никакая. То есть вчера она была свежемороженная, а сегодня она никакущая. И вообще ее уже нет, вся вышла. Точнее даже — выбежала. Вчера эта сайра путешествовала в клетчатой сумке приличной тетечки, ехала на конечную остановку десятого троллейбуса по обычному маршруту «рыбный рынок — кошачья миска», но не выдержала тягот долгого пути, разморозилась и обмочила сумку. На вкусовых свойствах сайры это никак не сказалось, и кот приличной тетечки ее благополучно сожрал — опять же, вчера. Так что сегодня от сайры остались одни воспоминания.

Кота никто не спрашивал, но пассажиры сошлись на том, что воспоминания о сайре поистине незабываемы. Тетечка сконфуженно извинилась и пообещала удалиться вместе с незабвенной сайрой на остановке «Военное училище». После этого народный гнев превратился в истерическое веселье. Умы взбудоражила перспектива военного использования покойной сайры. Бурно обсудив эту тему на протяжении трех остановок, граждане решили, что клетчатую сумку надо везти прямиком на оборонный завод, производящий химическое оружие, а всю тухлую сайру немедленно объявить стратегическим военным запасом родины и строго-настрого засекретить. Потому как ей, этой тухлой сайре, никакая дополнительная переработка не нужна, ее можно запросто закручивать в майонезные баночки и забрасывать ими врага. Лучше всего с самолетов бомбить, потому что дальность поражения миазмами у тухлой сайры очень уж высока.

У военного училища опозоренная тетечка с клетчатой сумкой сошла, унося в народ свою смердящую военную тайну, а я проехала еще две остановки в троллейбусе, по которому гуляли вентиляционные сквозняки, и слегка простудилась. Едва вошла в офис, оглушила девочек звонким чихом, на который они отреагировали не традиционным пожеланием «Будь здорова!», а дружным змеиным шипением:

— Ш-ш-ш-ш!

Люся и Катя синхронно приложили пальцы к губам и взглянули на меня с укором, причины которого я не поняла, а потому с легкой обидой спросила:

— Да в чем дело?

— Замри! — шепнула Катя.

Я застыла на одной ножке.

— Сделка века! — одними губами пояснила Люся и указала глазами на дверь кабинета шефа.

— Состоялась? — балансируя на одной ноге, с радостной надеждой спросила я.

Катя с Люсей помотали головами:

— Нет, сорвалась!

Я поставила вторую ногу на пол и взглянула на своих коллег с недоумением:

— Так у нас что — минута молчания по погибшим надеждам?

— Т-с-с! — яростно зашипела Люся. — Молчи!

Я пожала плечами, прошла к своему столу, сняла шубку и понюхала ее, желая убедиться, что я не напрасно самоотверженно проветривала бобров на вредном для моего личного здоровья сквозняке.

— Я предлагаю заглянуть! — прошептала Катя, кивнув на дверь начальственного кабинета.

— Да, как же! — криво усмехнулась Люся. — Мы заглянем, а он в нас пресс-папье метнет! А оно, между прочим, малахитовое!

Я начала понимать, в чем дело:

— Бронич закрылся в кабинете и не подает признаков жизни?

— Не подает! — вздохнула Катя.

— Может, оно и к лучшему, — философски заметила я. — Посидит у себя, помолчит, подумает о тщете всего сущего… Подумаешь, сделка сорвалась! Что теперь, национальный траур объявлять?

Если честно, то я кривила душой. От «сделки века», как у нас в рекламном агентстве окрестили долгосрочный контракт с сетью гипермаркетов детских товаров «Маленький принц», мы ожидали многого. Я лично — постоянного объема работ и стабильной зарплаты. А шеф наш, Михаил Брониславич Савицкий, ожидал сверхвысоких прибылей. Надо сказать, что Бронич даже к сверхмалым прибылям относится с нежностью Скупого Рыцаря, так что его разочарование по поводу сорвавшейся сделки века должно было быть безмерным.

— Он там не застрелился? — осознав серьезность ситуации, тоже забеспокоилась я.

— Выстрела мы не слышали, — ответила Катя, заметно бледнея.