Читаем Статус документа: Окончательная бумажка или отчужденное свидетельство? полностью

Таким образом, одежда становится одним из проявлений управляемой инаковости. Теряя свое значение во множестве сфер социальной жизни, идентификация Другого сохраняется как важная часть визовой процедуры, определяя человека посредством системы больших категорий (гражданство) и групповых идентичностей (религиозных, гендерных, возрастных и пр.).

В качестве особого «культурного слоя» на визовом снимке можно рассматривать и возраст человека. Визовые правила требуют от заявителя фотографий полугодовой «свежести», при этом строго отслеживается, чтобы каждая последующая фотография отличалась от предыдущей. Тем самым от человека ожидают регулярных телесных трансформаций. Но что принципиального может произойти с лицом человека за полгода? Оно кардинально изменит форму, покроется сетью морщин, за которыми невозможно будет прочитать «сущность»? «Свежая» фотография — это прежде всего иная фотография. Другими словами, неявное, замаскированное требование инструкции — смени свой образ и имидж: поменяй одежду, сделай иную прическу, обнови оправу очков. Меняйся!

Правила визовой фотографии не только «одевают» человека, но и надевают на него маску «естественности» и «нейтральности», причем подробные описания, как это должно выглядеть («рот закрыт, не допускаются усмешка, нахмуренность или поднятие бровей»), дополняются практическими рекомендациями, по сути являющимися эмоциональным менеджментом, — «естественность» рассматривается как состояние, достигаемое специальными усилиями, определенными телесными практиками. Американские «Семь условий получения хорошей фотографии» советуют: «расслабьтесь и старайтесь выглядеть естественно». Такого рода риторика невольно вызывает в памяти «борьбу за обязательность оргазма», развернувшуюся в последнее время на страницах популярных женских журналов, свидетельствуя об экспансии жесткой нормативности в ранее слабо регламентируемые сферы.

Инструкции к визовым фотографиям в данном случае идентичны психологическому руководству по управлению собственными эмоциями. Лицо человека в его «гражданском статусе», обращенное к контролирующим структурам своей и чужой страны, предполагает выражение, варьирующее от умеренного довольства до отстраненной вежливости. Не так давно фотография одного из авторов этого эссе была отвергнута как неподходящая для загранпаспорта ввиду запечатленной на ней «легкой улыбки», что вызвало бурное веселье наших друзей, пришедших к заключению, что человек не вправе покидать свою родину с неприлично радостным выражением лица.

Описание эмоций в визовых инструкциях готовит путешественника к встрече с пограничными службами, ведь для того, чтобы быть идентифицированным, ему необходимо «совпасть» с изображением, а значит, хоть на краткое время вновь прийти в представленное на снимке «расслабленное» состояние. Однако наш собственный опыт зарубежных поездок убеждает, что даже при максимальной рутинности пограничного досмотра ощущения, переживаемые под взглядом пограничника, далеки от спокойствия и умиротворенности.

Визовые инструкции обладают удивительной способностью «уничтожать следы» собственных культурных наслоений, убедительно описывая «конечный продукт» — фотографию — как воспроизводство максимально естественного образа. Именно мнимая повседневность, «обыденность» составляет одну из основных особенностей документной фотографии — производство образа человека «таким, как есть». Будучи уловкой, средством маскировки произведенных манипуляций, она герметизирует документность, защищает ее от рефлексивного «вскрытия».

Предписание «обыденности» облика, казалось бы, обеспечивающее максимальную свободу действий, на практике оборачивается императивом, ограничивающим возможные варианты презентаций. Любопытно, что оно распространяется преимущественно на внешность и одежду, не затрагивая ставших привычными в повседневной жизни, но визуально нелегитимных «расширений тела»: наушников, hands-free устройств и прочих гаджетов. Так, правила визовой фотографии США особо оговаривают недопустимость снимков с различными техническими приспособлениями.

В своих попытках выявить «истинное лицо» заявителя визовые инструкции используют ряд приемов, отвлекающих наше внимание от значимости изображения как разыгрываемой роли. Один из таких приемов — объективация изображения, перевод видимого в миллиметры и пиксели, акцентирование технических параметров снимка. Не стоит видеть в подобном «отвлекающем маневре» злокозненность визовых служб — скорее это случайный механизм расстановки смысловых акцентов. Тем не менее эффект его вполне ощутим: в заведомо обреченных на провал попытках проконтролировать, занимает ли лицо требуемые 70–80 % снимка, или в чуть более успешных измерениях миллиметров от макушки до подбородка мы постепенно теряем контроль над разыгрываемым спектаклем, цель которого — убедить визовые службы в нашей благонадежности и получить вожделенное право на въезд в другую страну.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

История Петербурга в преданиях и легендах
История Петербурга в преданиях и легендах

Перед вами история Санкт-Петербурга в том виде, как её отразил городской фольклор. История в каком-то смысле «параллельная» официальной. Конечно же в ней по-другому расставлены акценты. Иногда на первый план выдвинуты события не столь уж важные для судьбы города, но ярко запечатлевшиеся в сознании и памяти его жителей…Изложенные в книге легенды, предания и исторические анекдоты – неотъемлемая часть истории города на Неве. Истории собраны не только действительные, но и вымышленные. Более того, иногда из-за прихотливости повествования трудно даже понять, где проходит граница между исторической реальностью, легендой и авторской версией событий.Количество легенд и преданий, сохранённых в памяти петербуржцев, уже сегодня поражает воображение. Кажется, нет такого факта в истории города, который не нашёл бы отражения в фольклоре. А если учесть, что плотность событий, приходящихся на каждую календарную дату, в Петербурге продолжает оставаться невероятно высокой, то можно с уверенностью сказать, что параллельная история, которую пишет петербургский городской фольклор, будет продолжаться столь долго, сколь долго стоять на земле граду Петрову. Нам остаётся только внимательно вслушиваться в его голос, пристально всматриваться в его тексты и сосредоточенно вчитываться в его оценки и комментарии.

Наум Александрович Синдаловский

Литературоведение
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Это первая публикация русского перевода знаменитого «Комментария» В В Набокова к пушкинскому роману. Издание на английском языке увидело свет еще в 1964 г. и с тех пор неоднократно переиздавалось.Набоков выступает здесь как филолог и литературовед, человек огромной эрудиции, великолепный знаток быта и культуры пушкинской эпохи. Набоков-комментатор полон неожиданностей: он то язвительно-насмешлив, то восторженно-эмоционален, то рассудителен и предельно точен.В качестве приложения в книгу включены статьи Набокова «Абрам Ганнибал», «Заметки о просодии» и «Заметки переводчика». В книге представлено факсимильное воспроизведение прижизненного пушкинского издания «Евгения Онегина» (1837) с примечаниями самого поэта.Издание представляет интерес для специалистов — филологов, литературоведов, переводчиков, преподавателей, а также всех почитателей творчества Пушкина и Набокова.

Александр Сергеевич Пушкин , Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Литературоведение / Документальное / Критика
Дракула
Дракула

Роман Брэма Стокера — общеизвестная классика вампирского жанра, а его граф Дракула — поистине бессмертное существо, пережившее множество экранизаций и ставшее воплощением всего самого коварного и таинственного, на что только способна человеческая фантазия. Стокеру удалось на основе различных мифов создать свой новый, необычайно красивый мир, простирающийся от Средних веков до наших дней, от загадочной Трансильвании до уютного Лондона. А главное — создать нового мифического героя. Героя на все времена.Вам предстоит услышать пять голосов, повествующих о пережитых ими кошмарных встречах с Дракулой. Девушка Люси, получившая смертельный укус и постепенно становящаяся вампиром, ее возлюбленный, не находящий себе места от отчаянья, мужественный врач, распознающий зловещие симптомы… Отрывки из их дневников и писем шаг за шагом будут приближать вас к разгадке зловещей тайны.

Брайан Муни , Брем Стокер , Брэм Стокер , Джоэл Лейн , Крис Морган , Томас Лиготти

Фантастика / Литературоведение / Классическая проза / Ужасы / Ужасы и мистика
Страшные немецкие сказки
Страшные немецкие сказки

Сказка, несомненно, самый загадочный литературный жанр. Тайну ее происхождения пытались раскрыть мифологи и фольклористы, философы и лингвисты, этнографы и психоаналитики. Практически каждый из них был убежден в том, что «сказка — ложь», каждый следовал заранее выработанной концепции и вольно или невольно взирал свысока на тех, кто рассказывает сказки, и особенно на тех, кто в них верит.В предлагаемой читателю книге уделено внимание самым ужасным персонажам и самым кровавым сценам сказочного мира. За основу взяты страшные сказки братьев Гримм — те самые, из-за которых «родители не хотели давать в руки детям» их сборник, — а также отдельные средневековые легенды и несколько сказок Гауфа и Гофмана. Герои книги — красноглазая ведьма, зубастая госпожа Холле, старушонка с прутиком, убийца девушек, Румпельштильцхен, Песочный человек, пестрый флейтист, лесные духи, ночные демоны, черная принцесса и др. Отрешившись от постулата о ложности сказки, автор стремится понять, жили ли когда-нибудь на земле названные существа, а если нет — кто именно стоял за их образами.

Александр Владимирович Волков

Литературоведение / Народные сказки / Научпоп / Образование и наука / Народные