Статус документа: Окончательная бумажка или отчужденное свидетельство?

Еще одна область знания, о которой следует сказать в данном случае, — история исторической науки. В контексте интересующей нас темы здесь наиболее разработана, насколько можно судить, проблематика использования источников исследователями. Имеется в виду разнообразный круг вопросов, касающихся связи осмысления источников с интеллектуальным и научным самоопределением историка в конкретных историографических ситуациях, таких как введение источников в оборот, оценка состояния корпуса источников, культурного статуса и иерархии различных их видов[312], интерпретация (как имплицитная, так и эксплицитная) достоверности тех или иных источников, осознание целостности источника и выбор методики его анализа и т. д. Таким образом, документ можно рассматривать как экран, на который проецируются ценностные и познавательные ориентации познающего субъекта[313]. В классификациях источников и принципах установления их иерархии выражаются представления историков о соотношении ценного и маргинального, об устройстве исторической реальности (ср. об этом в ответах Натальи Потаповой). В связи с этим необходимо указать и на целый комплекс понятий — «документ», «источник», «остаток», «монумент» («памятник»), «след», «свидетельство», «улика» и т. д., — которые обсуждаются как в классической, так и в современной теории истории и рефлексия о которых слабо представлена в источниковедении[314]. Поэтому, на мой взгляд, очень важна еще одна линия рассуждений, заявленная в ответах Потаповой: специфика той или иной национальной историографической традиции во многом определяется значением, которое приписывается в ней терминам «документ», «источник» и т. д.

Понятие «документ» используется для создания обобщенных описаний развития исторической науки с точки зрения эволюции ее источниковой базы и изменения характера взаимодействия с ней историков. Однако эти описания могут иметь различные основания. Так, Румянцева рассматривает этот сюжет в двух перспективах, обозначаемых как система «источник-действительность» и система «историк-источник». С одной стороны, понятие «документ» употребляется ею для характеристики особенностей корпуса источников, порожденного эпохой Нового времени (количественный рост, стандартизация содержания, умножение разновидностей, формирование практики публикации и тиражирования), — тем самым вводится перспектива анализа документа как феномена современной культуры. С другой стороны, речь идет о специфике подходов, которые применяются при изучении тех или иных типов источников[315]. В работе Ирины Савельевой и Андрея Полетаева показано, каким образом развитие эмпирической базы истории отражало ее превращение в социальную науку. Авторы описывают этот процесс как переход от свидетельства к источнику (документу), который затем начинает рассматриваться как носитель информации. Это построение интересно тем, что оно позволяет авторам опровергнуть целый ряд предрассудков, на которых основано противопоставление истории другим социальным наукам (недоступность для историков изучаемой реальности, невозможность экспериментальной проверки исторических гипотез и др.). Но главное — оно также дает возможность указать на ремесленную природу взаимодействия историка с эмпирическим материалом, которая, по мнению Савельевой и Полетаева, действительно отличает работу историка от исследовательской практики представителей иных социальных наук:

«Несмотря на расширение информационной базы исторических исследований, она все равно увеличивается гораздо медленнее, чем информация, используемая в большинстве других общественных наук. По-прежнему историки вынуждены тратить значительную часть времени на подготовительные операции и выполнять их самостоятельно. Объем, характер и первичная обработка эмпирического материала в большинстве случаев ограничены пределами возможностей одного индивида, реконструирующего тот или иной фрагмент прошлой реальности»[316].