СТАТУС-КВОта

– Это случится уже завтра, по повелению Архонтов. К заходу солнца, завтра, я посажу корабль на террасу. Мы ощутим под днищем твердь горы. Ибо мы прибыли!! – он крикнул это всем, давясь рыданием и вытянувши руку к горизонту. Расплавило туман светило над необъятной широтою океана. Над горизонтом, сияя рафинадным наконечником копья, вонзалась в синь небес вершина Арарата.

Клубилась у борта, орала, прыгала и плакала команда. Стоял у мачты Ной, дрожа всем телом, вбирая исступленным взглядом пристанище и твердь – итог всей жизни. Визжала ребятня, рыдали женщины.

– Ты не сумеешь это сделать, – осознал Адам: мир рушился, мир созданный его мозгами, волей, хитростью и членом. И размахнувшись, готовясь запустить гарпун в немощную и ненавистную плоть разрушителя, пронзить ее, как рыбу Иафет. Но не успел. Пронзительным, резанувшим уши визгом, прорвало вдруг стоящего поодаль Иафета. Он прыгнул на Адама и рухнул с ним на палубу. Мальчишка стиснул горло палача, вцепился в потное, вонючее плечо зубами.

Они катались по белесым, присыпанным соленой пудрой доскам и визг бойца-подростка сплетался с рыком самозванца. К ним ринулись матросы. И, оторвав от Ича Иафета, сгрудились вокруг ненавистного чужака, меся его ногами, кулаками в восторге возмездия за свое рабство.

Суетился за их спинами, всплескивал руками Ной, истошно верещали жены, прорываясь к прикипевшему к промежности самцу. Визжали дети: «Па-поч-ка-а!».

– Довольно! – собравшись с силами, крикнул Садихен. И этот голос, обретший долгожданную для всей команды власть, остановил побоище.

– Ной… Атрахасис… – вдруг выдавил хрипящий зов из глотки лежащий Адам – убей вот этих… выродков…

Его рука поднялась, указывая на цветной, сгрудившийся у мачты выводок своих детей.

– Скажи матросам, Садихену…чтоб бросили за борт иль отрубили голову моим мартышкам…они же не твои… они чужие… Ной… вот эти – не твои… они от семени Адама…ты должен истребить их. Я научил их презирать тебя… для них в семье не ты ведущий, а их матери. И знаешь почему? Да потому что их влагалища мне подарили власть на корабле! Ну, начинай резню пока не поздно… не можешь? Не получится, слизняк!

Адам закашлялся, разбрызгивая изо рта кровавую шрапнель.

– Иди сюда осел, я говорю тебе Ной – Атрахасис.

И, вперив тусклый и пронизывающий взгляд в измятое ужасом лицо капитана, стал втыкать в него нещадные истины:

– С вашей разжиженной туземной кровью вы никогда не одолеете нас, чистопородных адамитов… вы не умеете любить любой ценой, заслонять своих и истреблять чужих, чтобы своим было просторней... это умеем мы и они… арийцы Богумира, Иафета, Ария-Оседня… и потому нам будет тесно на земле… но мы найдем к ним ключ. А вы – навоз, тьфу на всех вас… я таки сделал свое дело, прорвался сквозь Потоп детьми!

Он дрогнул и застыл с открытыми глазами… змеилась на губах, истаивала грозная победная усмешка: неукротимо и упрямо толкалось сердце в ребра и гнало голубую кровь, ему подаренную Нифелим, по избранной, почти бессмертной плоти. Которой предстоит еще скитаться по земле тысячелетия. Из коей, обветшавшей вдрызг, отпочковавшись, высочится Дух. Чтоб продолжать скитаться, осваивая временные оболочки: от плоти рыси и медведя – до иструхлявленной колоды, на время становясь лешачьим чудищем.

ГЛАВА 65

Прошли годы. Но памятным воспалением полыхала у Жукова кожа на ладонях до сих пор: арестовавший Берию, держа его за шиворот, он проволок Лаврентия с конвоем в бомбоубежище штаба Московского округа.

И, выставив конвой за дверь, дал себе волю, разрешая давно копившийся позыв. С размаха, со всего плеча вплющил оплеуху в толстомясую, щекастую морду. Он бил по ней справа и слева, кровавя кулаки, вбивал животный визг в разинутый золотозубый рот, столько раз испускавший доносы и мингрельские комбинации Сталину – угробить, растереть, размазать по бутырским стенам славянский авторитет Жукова и полководческий его статус. Жуков бил двуногого вурдалака, вгоняя ему в мозг каленые гвозди слов:

– Ты, сволочь, сделал из страны человечью мясорубку. Ни могилы от тебя не оставлю, ни памяти, а кости твои собаки на помойке сожрут.

Воняло потом и дерьмом, хрустело под ногами стекло пенсне.

Закончив, вытер кулаки платком и, усмиряя дрожь омерзения в груди, сказал, вминая взгляд в слизисто-разжиженный ужас глаз:

– Садись. Сейчас тебе принесут очки, бумагу, ручку. Ты, сдашь мне всех, с кем работал на Сионство, с кем из своих и как угробил Сталина. Подробно и в деталях опишешь.

Вышел – громить, чистить, нейтрализовывать репрессивные аппараты Абакумова, Кобулова, Деканозова, начальников управлений и дивизий МВД по всей стране. Но начал с КГБ – Лубянки, где расстрелял генерала Израиловича и его штаб, не выводя из кабинетов.

Муторно и кроваво тянулись эти дни чистки.

Все это время в Кремле, поддержаные Жуковым, укоренялись Хрущов, Маленков и Булганин. И вот тогда Георгия, обиженного на Сталина и выложившего до ареста Берии верховную власть на блюдечке этой компании, впервые сокрушительно встряхнула паника: нужно ли было выкладывать?