Ставь против горя свою доброту…

Осенью 66-го, будучи студентом-медиком, я попал в университет на первый концерт туристской и студенческой песни. В следующем году организовал подобный концерт в мединституте. Народу понравилось. Потом я создал там Клуб самодеятельной песни (КСП). Между прочим, в те времена в Казани только медики-то и пели, потому что после какого-то собрания композиторов республики (решивших, что самодеятельная песня — "не жанр искусства и не несет созидательной идеи, которая должна помогать молодежи строить и жить") университетский клуб закрыли. А тут еще Галич в Академгородке выступил…

Однако, несмотря на то, что по всей стране КСП позакрывали, мединститутский клуб, продолжал существовать. Мы давали концерты и в Казани, и в республике, и в других городах. Работая в больнице, по выходным я много и ездил, и летал, но в понедельник к утреннему рапорту уже был на работе. За один только 72-й год дал концерты в 38 городах. В результате, однажды покойный шеф, замечательный врач и человек Михаил Семенович Сигал сказал мне: "Володя, чтобы всерьез заниматься хирургией, нужно жить в клинике. А ты слишком много поешь, много ездишь. Есть очень интересная специальность "эндоскопия", которой ты уже, в общем-то, владеешь. За ней — будущее. Так что давай-ка займись ею по-настоящему". Вот и занимаюсь. Уже 38-й год.

Михаил Семенович прекрасно понимал значение эндоскопии для ранней диагностики раков. Он постоянно использовал для лечения онкобольных полученные эндоскопистами данные и пробуждал у нас интерес к научным поискам. Сначала мы работали в Онкодиспансере как эндоскопическое отделение, а с 1979 года — уже как Эндоскопический центр МЗ РТ.

— Но, Владимир Юрьевич, как же совмещается романтичность бардовской песни с прозой жизни (болью, смертью, натурализмом человеческой физиологии)?

— Вполне нормально совмещается, и одно другому нисколько не мешает. Работа выражает какие-то одни твои качества, авторская песня — какие-то другие.

А в эндоскопии, кстати, "натурализма человеческой физиологии" не много. Это удивительно красивая и нужная наука. Во-первых, она бескровная, потому что наши операции делаются изнутри, естественным путем. Во-вторых, очень гуманная, ведь целостность организма пациента не нарушается и, значит, он не испытывает нечеловеческих страданий. А в-третьих, я, и во время осмотра и во время операций, целыми днями любуюсь очень красивыми картинками.

Вот, например, это — фотография протеза (стента) пищевода. Ну, разве не красиво (на снимке ярко-розовый цветок, из сердцевинки которого тянется белая трубочка — прим. авт.)? А если полистаете мой эндоскопический атлас — итог двенадцатилетнего труда, то там вообще красотища необыкновенная. Вот где романтика, а вы говорите — "просто желудок", "просто трахея", "просто ухо", "просто бронхи", "просто двенадцатиперстная кишка"!

Чего скрывать, были у меня интересные предложения по работе и в Казани, и в Москве, и во Франции. Но всю жизнь я остаюсь в онкодиспансере, и потому что здесь создавался Центр; и потому что мне очень нравится то, чем я занимаюсь; и потому что считаю себя на своем месте; и потому что у меня потрясающие ученики.

Из 250 ребят, которые у меня учились, человек 20–30 (в республике и за ее пределами) — эндоскописты очень высокого уровня, да и остальные прекрасные профессионалы. Некоторые стали моими коллегами.

Между прочим, сегодня Казань входит в пятерку сильнейших в области эндоскопии городов (наряду с Москвой, Питером, Красноярском и Иркутском), а при лечении некоторых заболеваний мы — эндоскописты Клинического онкодиспансера Минздрава Татарстана "впереди России всей". Так что я горжусь своими учениками.

— И все же… Ваши ученики изначально были одареннее других или Вы их так хорошо учили?

— Ребята сами по себе достаточно способные, но и я им постоянно что-то подсказывал, всегда был в курсе их профессиональных дел. Вообще, я часто говорю ученику: "Вот, я научил тебя всему, что знаю; показал, как и что делать. Но пока ты 2–3 тысячи больных самостоятельно не посмотришь, я с тобой, как с эндоскопистом, разговаривать не смогу". И две-три тысячи больных это не много, если считать, что через мои собственные руки уже прошло около 170 тысяч пациентов.

— Извините, но это невероятно!

— И Вы туда же… Когда я называю эти цифры на конференции или симпозиуме в какой-нибудь Англии, Испании или во Франции, коллеги смотрят на меня, как будто бы я вру.