Ставка на бандитов

Тот, в свою очередь, кинув взгляд на своего босса и получив утвердительный ответ, поднявшись, последовал за свитой Монаха, дожевывая на ходу бутерброд.

Когда за ушедшими плотно затворилась дверь, Дюк спросил у собеседника:

— Валера, подумай серьезно над моим предложением. «Крышу» делать коммерсантам, конечно, неплохо, но есть дела и посерьезней.

— Что ты имеешь в виду? — равнодушно поинтересовался Фомин.

— «Белая леди», кокаин, героин, ЛСД, — одним духом выпалил Дюк.

Сначала Монах не поверил своим ушам. Переварив услышанное, он мгновенно сопоставил это с утренним разговором в кабинете на Лубянке.

Его лицо приобрело землистый оттенок. Глаза гневно смотрели на собеседника.

Цедя слова, как всегда случалось с ним в минуты крайнего раздражения, Фомин произнес:

— Леша, ты случаем сам это говно не вливаешь в себя? Или ты забыл, что разговариваешь с вором, а не с наркухой или барыганом?

— Между прочим, — возразил Зеленцов, — я такой же вор в законе, как и ты.

Тут уже удивлению Монаха не было предела, и он уже не пытался скрывать своих чувств:

— С каких это пор ты заделался законником? — Маленькие глазки авторитета злобно сверкали. — Кто же тебя «короновал»?

Дюк понял, что он забылся и не перед тем, кем надо, начал бахвалиться, но отступать было поздно, поэтому он, понизив голос, однако попытавшись сохранить на лице подобающее выражение, ответил:

— Давид, грузинский вор, Чилим из Баку и Пряха Ростовский.

— Про Давида я слышал, — медленно выговаривая слова, произнес Монах, — но дел его не знаю, может, он и авторитетный жиган. А вот об остальных впервые слышу. Кто может за них мазу потянуть? Где они сидели, какую зону держали? Кажи масть, Леша.

— Я не знаю, где они сидели, но только с ними считаются. У каждого из них фартовые бригады.

— А знаешь ли ты, Дюк, что вор в законе не может руководить бригадой? Жулик выше этого, он вне политики, а значит, не у власти в полном понимании этого слова. Его дело блюсти воровской закон, поддерживать дух воровской идеи и разводить краями рамсы.

— Знаю я все, — нетерпеливо ответил новоявленный законник, — не «шерстяной» же я и не «апельсин».

— Возможно, возможно, — задумчиво вымолвил Монах и добавил холодным тоном: — Я обязательно на первой же сходке подниму этот вопрос. Ставлю тебя в известность, пусть сходняк все решает.

— Я не против, — ответил Дюк, хотя и понимал, что от его согласия ничего не зависит.

На самом деле Зеленцов не был заинтересован в том, чтобы эту тему разгоняли среди старых воров. Свое высокое звание он приобрел за большие деньги и, по понятиям настоящих, патентованных авторитетов, какими безусловно являлись Монах и Артамон, являлся самым что ни на есть «апельсином» — вором-скороспелкой, или самозванцем, если рассматривать этот вопрос шире. Поэтому он надеялся убедить бывшего приятеля не касаться данного предмета, но как это сделать, ему пока оставалось непонятно.

Он даже чуть не предложил Фомину денег, но вовремя остановился.

А Монах продолжал задавать вопросы:

— Если тебе известен воровской закон, почему не принял у кого-нибудь из нас зону?

— Пойми, Валера, — попытался выдвинуть слабый аргумент в свою пользу Зеленцов, — ты долго отсутствовал и многого не знаешь.

— Ты так говоришь, будто я не в зоне торчал, а на Луне двенадцать лет продрушлял. Или на модном забугорном курорте… Может, я прохлопал хлеборезкой тот момент, когда законы поменялись, или не понял своим тупым кочаном, когда мне сказали, что жулику необязательно на нарах кочумать и по ШИЗ О свои почки с печенкой размазывать? Может, нам уже и менты братья родные?

Дюк, изобразив обиду, спросил:

— Зачем ты меня помоишь, как последнюю кумовскую паскуду или крысу?

— Если я в чем-то не прав, — произнес Монах, — я извинюсь. Пусть даже мне за это сходняк по ушам даст, только объясни мне, Леша, где моя ошибка? — И, не давая собеседнику ответить, продолжал: — Да, я согласен, жизнь изменилась, правда, мне пока тяжело понять, в какую сторону, но со временем я разберусь. Лишь одно я твердо знаю: если какие законы и изменились, то только мусорские, а никак не наши.

— Если я чем-то тебя обидел — извини, — примирительным тоном попытался закончить этот спор Дюк.

— Дело не во мне, — возразил Фомин, — здесь вопрос всей воровской идеи. Ладно, не будем собачиться, — закончил он, — время все расставит по местам. Только хочу сразу ответить на твое предложение. Мне небезразлично, каким путем приходят ко мне «филки», — под этим словом в криминальных кругах имеются в виду деньги. — Я никогда не возьму бабок с сутенера или педераста. Не нужно мне «лавья» и с наркоты. Тем более этим вопросом уже занялись мусора, и не простые орудовцы, а контора.

Дюк подскочил как ужаленный:

— Откуда ты знаешь?

На его лице отразился неприкрытый испуг.

— Сегодня утром меня приняли комитетчики, а потом их начальник битый час мне по ушам ездил, укатывал ссучиться, как скрипочку с бана на клык принять.

— А я тут при чем?

Фомин поморщился.