Одна из спецмашин ФСК, взревев форсированным мотором, резво сорвалась с места, устремляясь в погоню за темно-синим «чероки».
К этому времени Грыжа уже успел пересечь
Щукинскую улицу, пытаясь во что бы то ни стало прорваться к Волоколамскому шоссе. Положив на соседнее сиденье автомат Калашникова, он время от времени посматривал в зеркало заднего вида, пытаясь обнаружить погоню.
Углядев сзади неприметный в московской автомобильной массе белый «жигуленок», он еще сильнее вцепился в баранку. Не обращая внимания на перекрестки и правила движения, Грыжа выскочил на Волоколамку, свернув влево через осевую полосу.
Движущиеся по трассе машины шарахались от безумного водителя джипа в разные стороны, рискуя столкнуться между собой.
Несколько секунд спустя, мигая синими маячками и включив сирену, вслед за Грыжей на шоссе выехал «жигуленок» с находящимися в нем комитетчиками.
Пытаясь повторить маневр преследуемого, «жигули» на полном ходу пересекли сплошную полосу, истошно визжа резиной по асфальту. Автомобиль оперативников оказался уже на противоположной стороне дороги, когда из-за притормозившего «КамАЗа» с прицепом-рефрижератором, пропускающего спецмашину, выскочил тяжело груженный самосвал «ЗИЛ».
Не успев затормозить, водитель «ЗИЛа» с изумлением обнаружил, что мчится прямо на белые «жигули».
Страшной силы дар пришелся в правую стойку легкового автомобиля. Оперативники еще не поняли, что же произошло, когда их машина перевернулась на крышу и продолжила движение в таком положении, скользя на встречную полосу.
В довершение ко всему в них врезался старенький «запорожец», водитель которого, пожилой инвалид, разбил головой лобовое стекло, едва не вылетев из машины.
Не замечая ничего и никого вокруг, Грыжа повернул джип на асфальтированную дорожку, ведущую в сторону Ленинградского шоссе.
Миновав спортивный комплекс ВМФ, он остановился и только сейчас вспомнил о сидящем сзади Костоломе, за все время не проронившем ни слова.
— Андрюха, — позвал приятеля Грыжа, — ты не обосрался, что все время молчишь?
Дернув за плечо скрючившегося Костолома, он перевернул его на бок и ошалел от представшей неприглядной картины: вместо кадыка у Андрея зияло черное отверстие с запекшейся по краям бурой кровью. Лицо покойника застыло в страшной судороге, черты обострились.
По телу Грыжи пробежала дрожь. Однако, мгновенно подавив эмоции, он выдернул из-под трупа черный кейс с наркотиками и кинулся в зеленые насаждения, бросая автомобиль с Костоломом на произвол судьбы.
Приветливо кивнув охране у входа в палату реанимации, Монах со вздохом переступил порог и плотно прикрыл за собой дверь.
Сидящая у кровати больного медсестра тихо приподнялась и, не говоря ни слова, вышла в коридор.
Гладышев, превозмогая боль, обернулся к вошедшему и чуть заметно улыбнулся, насколько позволяли бинты. Недавние раны стали постепенно превращаться в подтеки и ссадины. Одна щека раненого имела лиловато-синий цвет. Но в целом он выглядел гораздо лучше прежнего.
Фомин не преминул отметить это вслух:
— Да ты молодцом, Игорек. Скоро вообще на поправку пойдешь. — Больной попытался что-то сказать, но авторитет остановил его: — Ты пока молчи. Успеешь наговориться.
— С-па-сии-и-и-бо, — с огромным усилием вымолвил Гладышев.
— Да не напрягайся ты, — сказал Монах и предупредил на будущее: — Если попытаешься еще раз заговорить, уйду.
В это время в палату вернулась медсестра. Извинившись за внезапное вторжение, она спросила, обращаясь к авторитету:
— Простите, а Валера — это вы?
— Да, — удивился Фомин, — а в чем дело?
Девушка достала из кармана белого халата небольшой листок бумаги, вырванный из школьной тетрадки, и протянула его мужчине.
— Вот, — промолвила она, — это записка Игоря Ивановича.
Развернув листок, Монах обнаружил несколько фраз, выведенных аккуратным почерком, насколько позволяла больному твердость руки.
В записке сообщалось следующее:
«Валера!
Завтра прилетает моя жена. Нужно ее встретить в Шереметьеве-2. Самолет из Мадрида. Ее фотографию возьми у меня в квартире. Ничего не говори о случившемся. Скажи — улетел в командировку, когда буду — не знаешь.
Заранее благодарен. Игорь».
Дочитав до конца, Фомин спрятал записку в карман и произнес:
— Не волнуйся. Все сделаю. Правда, насчет «командировки» не гарантирую. Думаю, лучше ей все честно рассказать.
Гладышев лишь отрицательно покачал головой, кривясь от боли.
— Ладно, — согласился Монах, — как скажешь. Главное — поправляйся быстрей, а все остальное мелочи. Если я тебе срочно понадоблюсь — напиши записку охране. Договорились?
Банкир прикрыл глаза в знак согласия.
— Ну, — Фомин вздохнул, — мне пора. На днях подскочу. А о семье не переживай, присмотрим.
Пахан вышел в коридор, еще раз кивнул охранникам, на этот раз прощаясь.
Усаживаясь в машину Музыканта, он обронил на ходу:
— Поехали.