Ставка на проигрыш (с иллюстрациями)

Появился Цыган в Березовке тайком в начале тридцать восьмого года. Назвавшись старым другом отца, долго выпытывал у Ивана Глухова, не рассказал ли чего ему перед смертью Серапион о кухтеринских драгоценностях. Иван дал себе зарок молчать. Тогда Цыган стал запугивать, мол, Советская власть вот-вот начнет сурово расправляться с родственниками тех, кто был заодно с Колчаком, и предложил Ивану, чтобы избежать предстоящего ареста за отца-колчаковца, укрыться в кержацком ските, запрятанном в таежной глуши за Потеряевым озером. Будто затмение нашло на Ивана Глухова — вспомнив предсмертные слова отца, не стал он перечить Цыгану и ушел с ним.

«Скит» оказался самым что ни на есть разбойничьим пристанищем, укрывшим полтора десятка уже состарившихся головорезов, преступления которых перед Советским государством были настолько велики, что ни о каком помиловании и говорить не приходилось. В первый же вечер сообщили Ивану, что среди этих людей, которых и людьми-то противно было называть, когда-то обретался его отец и что выхода отсюда нет.

Цыган боялся рассекретить свое логово. Даже в тайгу на охоту разрешалось здесь уходить не меньше как втроем, в расчете, что если двое, сговорившись, надумают покинуть «скит», то третий их пристрелит. Только Цыган и его семнадцатилетний сын от Елизаветы Казимировны Гайдамаковой, Виктор, могли уходить и возвращаться, когда заблагорассудится. В одну из таких отлучек принесли они весть — Гитлер напал на Советский Союз и подбирается к Москве. По случаю скорого конца Советской власти одичавшие «кержаки» в одну ночь прикончили весь запас самогона.

Миновал год, другой, а долгожданный «кержаками» конец не приближался. А весной сорок пятого, когда стало ясно, что Гитлеру пришел конец и надеяться больше не на кого, Цыган со своим сыном тайком исчез из «скита». Спустя месяц разбрелись и остальные.

Иван Глухов, сторонясь родных мест, подался на запад, где, как узнал, требовались рабочие руки для восстановления разрушенного войной. Добрался до Киева, устроился в строительную организацию, но и тут не повезло — сбили дружки украсть со стройки пиломатериал. Суд по тому суровому времени был коротким — пять лет лишения свободы.

Отбыв наказание, решил Глухов не пытать больше счастья на чужой стороне и вернулся в Березовку. С остервенением, словно злясь на свое запутанное прошлое, взялся за колхозную работу. Много лет минуло с той поры. Забываться стало прошлое, и вдруг нынешней весной появился в Березовке новый райповский заготовитель. Не сразу дед Иван Глухов узнал в неразговорчивом, с протезной рукой Романыче сына Цыгана. Зато Виктор быстро признал Глухова и требовательно попросил «кое-когда помогать» ему. Глухов стал категорически отказываться, но Виктор пригрозил, что напишет прокурору о «кержацком ските»…

Антон Бирюков еле успевал записывать показания. Отложив ручку, он пошевелил затекшими пальцами и прислушался. За стенкой бубнил Слава Голубев, допрашивающий однорукого заготовителя Калаганова. Глухов сидел сгорбившись, понуро опустив крупную рыжебородую голову. В мокрой, перемазанной грязью одежде старик выглядел подавленным и жалким.

— Какую помощь требовал от вас Калаганов? — спросил Глухова Антон.

— Сначала Гайдамачихину лодку приказал починить. К острову плавал, чтобы проверить, не осталось ли там чего из драгоценностей.

— Еще что?

— Потом ацетону приказал достать.

— Зачем?

— Чтобы собственного отца отравить. Цыган-то, не нюхавши, вместо водки одним махом полстакана проглотил и… задохнулся.

— Сын отравил отца? — почти машинально вырвалось у Антона.

— Отравил и не охнул, — сказал Глухов. — Драгоценностями не захотел с ним делиться. Цыган на большую долю рассчитывал. Кухтеринские бриллианты, можно сказать, целью всей его жизни были. Он и сына своего, Виктора, несмышленым ребенком ради того у Гайдамачихи украл, вроде как залог за драгоценности. С малых лет его воспитывал. Вот и воспитал, получил свою долю… ацетона.

Бирюков посмотрел на перемазанный мешочный сверток, лежащий возле стола. Наклонившись, развернул его и достал глиняный горшок, похожий на античную амфору. Горшок до самого верха был заполнен тяжелыми, переливающимися при электрическом свете разноцветными камешками в золотой и серебряной оправе в виде подвесок, браслетов, перстней и других неизвестных Антону украшений. Зрелище было красивым и в то же время жутковатым — яркие, почти алые рубины казались свежей кровью, густо окропившей всю эту коллекцию драгоценностей.

Отведя взгляд от украшений, Антон спросил Глухова:

— Как драгоценности оказались в могиле Гайдамакова?

— Елизавета Казимировна тайно от всех спрятала их под ноги покойника в гроб. Так и зарыли.

— Она что, хотела сама ими воспользоваться?