Ставка на проигрыш (с иллюстрациями)

— Простите, сорвался… Нервы никуда не годные стали… Я понимаю, почему жена наложила на себя руки. Ей было труднее, чем мне… — помолчал и снова вспомнил облигации. — Вам, товарищ Бирюков, вероятно, не понять величину моей потери. Облигации были светлой надеждой — сейчас они начинают погашаться… И вот все рухнуло! Все!! Не знаю, чем теперь расплачиваться с долгами… Остается один выход: последовать примеру жены…

— Величину вашей потери можно подсчитать математически, — сказал Антон. — Но мне непонятно: откуда у вашего отца набралось облигаций на такую крупную сумму?

Крохин тяжело задышал и, захлебываясь отчаянием, торопливо заговорил:

— Отец их покупал. Отказывал себе в куске хлеба, в одежде и каждую копейку тратил на облигации. Другие думали, что это пустые бумажки, что государство берет в долг без отдачи. Отец был неглупым человеком. Он верил Советской власти и знал, что рано или поздно его затраты окупятся. Он не рассчитывал на крупные выигрыши, а, если хотите, помогал людям. По молодости вы не знаете первых послевоенных лет, а я их прекрасно помню! Люди так изголодались за годы войны, что в первую пору после нее не могли хлеба досыта наесться…

— Разве это помощь?.. — не сдержался Антон. — За кусок хлеба взять с голодного, скажем, пятьдесят или сто рублей.

— Не забывайте, что тогда этих рублей не было. Были всего лишь бумажки с картинками. Отдавая за них деньги, отец оставался голодным. К тому же не он, так другие купили бы облигации. Разве хотя бы это его не оправдывает?.. Отец никого не убивал, не заставлял силой продавать облигации, он совершал торговые сделки на взаимодоговорных отношениях. Будет вам известно, я консультировался с юристами — в действиях отца не усматривается состава преступления, предусмотренного Уголовным кодексом.

— А преступление перед совестью? — спросил Антон.

— Совесть отца чиста. Кто-то продавал, он покупал по выгодной цене… Или имеете в виду мою совесть? Тем более! Мне вы не припишете никакой статьи. Облигации достались по наследству. Никто гражданского иска в отношении их не предъявляет. Сейчас и людей-то тех, которые продавали облигации, наверное, в живых нет, так же как нет моего отца. Что прикажете мне делать? Выбросить облигации, сжечь?!. Или подарить государству?.. Кто оценит такой гусарский поступок? Кто?!.

Бирюков чуть поморщился:

— Давайте, Станислав Яковлевич, прекратим бессмысленную дискуссию и займемся делом. Что еще пропало из вашего тайника вместе с облигациями?

— Больше ничего. Антон пристально посмотрел ему в глаза:

— Хотите, чтобы мы отыскали облигации?

— Разумеется.

— Тогда отвечайте на вопросы откровенно.

— Что имеете в виду? — вроде бы не понял Крохин.

— Только ли облигации исчезли из тайника?.. — спросил Антон.

Лицо Крохина болезненно передернулось. Он, похоже, сделал над собой усилие и, потупившись, проговорил:

— Кроме облигаций, в подполе лежали старые отцовские бумаги. Я точно не могу сказать, что это за бумаги, кажется, какое-то уголовное дело еще царского времени…

— Нельзя так, Станислав Яковлевич, — укоризненно проговорил Антон. — Хотя бы из простого любопытства вы должны были заглянуть в отцовские бумаги.

Крохин пожал плечами:

— Представьте, я не любопытный.

— В таком случае нам будет трудно разговаривать.

— Разве я виноват, что вам по душе любопытные?..

— Мне по душе люди откровенные. — Антон встретился с Крохиным взглядом. — Станислав Яковлевич, если вы хотите от нас помощи, то будьте откровенны до конца. Ну чего вы лукавите?..

На этот раз Крохин молчал очень долго. Антон изрисовал завитушками и вензелями подвернувшийся под руку листок календаря, несколько раз переглянулся со Славой Голубевым, а Станислав Яковлевич все молчал. На его осунувшемся лице можно было без труда заметить мучительную внутреннюю борьбу. В конце концов Крохин все-таки решился:

— Кроме облигаций, у меня украдены материалы уголовного дела, которое вела в семнадцатом году томская сыскная полиция по поводу исчезновения драгоценностей моего деда.

— Купца Кухтерина?!.. — удивился Антон.

Крохин высокомерно усмехнулся и спросил:

— Что вас так удивило?.. Моя мама, Анна Алексеевна, урожденная Кухтерина. Вы находите в этом криминал? По-вашему, быть потомком купца — преступление?..

— По-моему, будьте вы хоть наследным принцем, но уважайте мораль и законы того общества, в котором живете…

— Разве я не уважаю? — резко прервал Антона Крохин.

— Как раз в этом мы сейчас и разбираемся с вами, — ответил Антон и сразу спросил: — Каким образом материалы сыскного отделения попали к вам и для чего вы их хранили?

— Это семейная реликвия.

— Реликвия?.. Вы этим бумагам поклонялись?

— Я поклоняюсь и преклоняюсь перед своим дедом, который из простолюдинов сумел стать купцом-миллионером.

— Каким образом материалы сыскного отделения попали к вам? — повторил вопрос Антон.

На впалых щеках Крохина заходили желваки. Видимо, решив, что терять больше нечего, он хмуро заговорил: