Ставка на Проходимца

Я съел извинения и, сопровождаемый Маней, побрел по песку в сторону от Дороги. Да, характер у Люськи от мамы: вроде мягкая, а как дойдет дело до серьезных проблем — почище многих мужиков становится: собранная, резкая, смелая. Вот потому-то и парни с ней не задерживались долго: она сильнее их оказывалась зачастую, да и правду резала в глаза, что бедолаг и отпугивало. Впрочем, резать правду — это у нас семейное. Что-то вроде родовой болезни: очевидной пользы — никакой, только люди шарахаются да на работе неприятности.

Обойти холм с лачугой оказалось несложно: песчаные языки уходили далеко в каменную пустыню, так что я довольно быстро и, как хотелось бы, незаметно подобрался к тылу «предполагаемого противника». Солнце уже окончательно скрылось за горным хребтом, и равнина утонула в сумеречной тени, что было мне на руку. Надетые тактические очки давали четкую, ясную картинку, и я надеялся, что имею хорошее преимущество перед обитателями хибарки, тем более что в стене, обращенной ко мне, не было никаких видимых оконных проемов, что намного увеличивало мой шанс незаметно к ней подобраться. Особенно меня радовала Маня, неторопливо и спокойно идущая рядом и обстоятельно обнюхивавшая изредка попадавшиеся по пути стебли чахлой, засушенной на корню травки. Гивера спокойна, значит — особой опасности нет. Да и скорость ее реакции и агрессивность, с которой она обычно защищала свою «маленькую стаю», с лихвой могли компенсировать мою возможную нерасторопность. А дымок, даже скорее — просто дрожание воздуха, и вправду идет откуда-то из крыши хибарки. Интересно, что там жгут: на расстоянии взгляда через бинокль ни одного деревца вокруг…

До моего слуха донеслось слабое жужжание: сестра подъезжала к холму с другой стороны. Что ж, вовремя.

Я уже начал подниматься по пологому склону холма, как какая-то низкая тень мелькнула у стены хибарки, заставив меня застыть на месте. Маня тоже замерла, подняв зад, словно кошка, готовящаяся к прыжку. Вот блин! Неужели — собака? Ветерок дул со стороны гор, а значит — от меня. Учует, зараза, разлается… Впрочем, могут подумать, что собака отреагировала на подъехавшую Люську…

Все произошло в считаные секунды: Маня длинными скачками метнулась вверх по склону, я, с дробовиком наперевес, поспешил за ней, и тут же по нервам ударил выстрел, а за ним — тонкий Люськин визг.

Я не знаю, что со мной тогда произошло. Голова была пуста, как колба электрической лампочки. Знаю только, что я сам не понял, как очутился наверху холма и обогнул лачугу: время словно сжалось, так что память упустила все, кроме того, что я оказался на площадке перед дверьми хижины, готовый стрелять во все, что движется. Глупо, конечно, выскочил: прямо под возможный выстрел. Только выстрел не раздался, но зато я увидел Люську, сидевшую на корточках у стенки возле двери, вместо того чтобы ждать внизу у мотороллера. Первым моим желанием было выстрелить в дверной проем, но оттуда уже показалась Маня и, не задержавшись ни на секунду, шмыгнула вниз по склону холма. Значит, опасности изнутри лачуги не было. Или — уже не было: я ни капли не сомневался в способности гиверы одним укусом лишать человека жизни. Или — конечности…

— Маленькая моя! — Я склонился над Люськой, с ужасом ожидая увидеть расползающиеся пятна крови и с не меньшим ужасом понимая, что, если с сестрой что-то случилось, то жить с этим я тоже не смогу.

Люська подняла лицо с крепко зажмуренными глазами, подбородок дрожал…

— Леш, Леш, прости… Я — дура… поперлась наверх…

Я осторожно развел ее руки. Никакой крови, повреждений.

— Я… я целая, испугалась только… в ухе звенит… прости…

Я обессиленно опустился рядом, обнял сестру за плечи. В голове что-то перещелкнуло, и меня затрясло, забило, словно я подхватил лихорадку или со мной случился эпилептический припадок.

— Леш, Леш, ты чего? — Испуганная Люська сдернула с моей головы тактические очки, начала целовать мое лицо, зажмуренные глаза, крепко стиснутый рот…

— Леш, господи, да у тебя кровь идет! Я сейчас воды принесу!

Люська попыталась вырваться, но я не отпустил ее, судорожно прижимая к себе, постепенно успокаиваясь. Дрожь уходила, растворяясь в холодеющем вечернем воздухе. Я шмыгнул носом: то ли сопли потекли, то ли действительно кровь пошла от напряжения.

— Леш, прости меня, — прошептала Люська. — Я подумала: никто не выходит, пойду, загляну вовнутрь, может — там пусто совсем? Подошла, какая-то собака выскочила, а потом внутри как грохнет! Я и испугалась: ноги подогнулись…

Я присмотрелся к ней и не смог сдержать смеха: у нее весь рот и подбородок были перемазаны моей кровью. Этакая девушка-вамп, оторванная от ужина. Зрелище еще то. И смех и слезы.

— Дурочка моя, — проговорил я дрогнувшим голосом, — ну когда ты меня слушаться будешь?

Я разжал объятия, осторожно поднялся на ослабевших ногах, снова нацепил валяющиеся рядом тактические очки, поднял дробовик.

— Сиди здесь, за мной не ходи, — сказал я дернувшейся следом за мной Люське. — Выдрать бы тебя ремнем, вампирчик мой ненаглядный, чтобы в другой раз думала, что делаешь!