Ставка — жизнь. Владимир Маяковский и его круг.

Может,
            может быть,
                                когда-нибудь
                                                      дорожкой зоологических аллей
и она —
              она зверей любила —
                                                  тоже ступит в сад,
улыбаясь,
                вот такая,
                                как на карточке в столе.
Она красивая —
                            ее, наверно, воскресят.
<…>
Воскреси
                хотя б за то,
                                      что я
                                                поэтом
ждал тебя,
                откинул будничную чушь!
Воскреси меня
                        хотя б за это!
Воскреси —
                    свое дожить хочу!
Чтоб не было любви — служанки
замужеств,
                  похоти,
                                хлебов.
Постели прокляв,
                              встав с лежанки,
чтоб всей вселенной шла любовь.
Чтоб день,
                  который горем старящ,
не христарадничать, моля.
Чтоб вся
              на первый крик:
                                        — Товарищ! —
оборачивалась земля.
Чтоб жить
                  не в жертву дома дырам.
Чтоб мог
                в родне
                            отныне
                                        стать
отец
        по крайней мере миром,
землей по крайней мере — мать.

Леф

Маяковский и Лили провели несколько дней в Петрограде, в гостинице, чтобы «разные Чуковские» не узнали об их пребывании в городе — им не нужны были сплетни сродни тем, которые так щедро распространял Чуковский пять лет назад. Когда Рита навестила Лили в день их возвращения в Москву, та ее встретила словами: «Володя написал гениальную вещь!» Уже вечером несколько друзей и коллег пришли послушать авторское чтение нового произведения, а на читке, состоявшейся следующим вечером, квартира была набита битком. Новость распространилась быстро: Маяковский написал гениальную вещь.

Среди первых слушателей «Про это» были Луначарский, Шкловский и Пастернак. «Впечатление было ошеломляющее, — вспоминала жена наркома, — Анатолий Васильевич был совершенно захвачен поэмой и исполнением». Чтение поэмы «Про это» окончательно убедило его в том, что Маяковский «огромный поэт».

Наиболее известная публикация «Про это» — книжное издание, вышедшее в начале июня 1923 года, с фотомонтажами Александра Родченко. Но в первый раз поэма была напечатана еще 29 марта в журнале «Леф».

Леф — Левый фронт искусств — был новой попыткой создания платформы для футуристической эстетики. Во время разлуки с Лили Маяковский не только работал над поэмой, но и по мере возможностей участвовал в подготовке первого номера журнала вместе с Осипом, навещавшим его чуть ли не ежедневно. Лили тоже была задействована — для первого номера она перевела тексты Георга Гросса и драматурга Карла Витфогеля.

Фотография Лили в берлинском зоопарке, упоминаемая в «Про это»: «Может, / может быть, / когда-нибудь / дорожкой зоологических аллей / и она — / она зверей любила — / тоже ступит в сад, I улыбаясь, / вот такая, / как на карточке в столе».

Незадолго до разлуки с Лили Маяковский обратился в Агитпроп с просьбой разрешить издание журнала, и в январе 1923 года Госиздат дал положительный ответ. Движущей идеологической силой «Лефа» был Осип, но Маяковский являлся лицом журнала и его главным редактором. В лефовскую группу вошла значительная часть русского авангарда — поэты Николай Асеев и Сергей Третьяков, художники Александр Родченко и Антон Лавинский, теоретики Осип Брик, Борис Арватов, Борис Кушнер и Николай Чужак, театральный режиссер Сергей Эйзенштейн (в это время еще не начавший снимать кино) и кинорежиссер Дзига Вертов.