Ставка – жизнь. Владимир Маяковский и его круг

Последний просматривал письма Маяковского, которые потом были помещены в ящик и опечатаны. Маузер был конфискован Гендиным, а деньги в сумме 2500 рублей изъял следователь. После работы судебных врачей тело Маяковского перенесли на диван и сфотографировали. Посоветовавшись по телефону со Станиславом Мессингом, вторым заместителем председателя ОГПУ, отвечавшим за иностранную разведку, Агранов приказал перевезти тело в квартиру в Гендриковом переулке. С этого момента биография Маяковского оказалась в руках государства в лице ОГПУ, о чем вскоре узнали любопытствующие журналисты: позднее в тот же день всем газетным редакциям было разослано указание, согласно которому информация о смерти Маяковского могла распространяться только через телеграфное агентство РОСТА; лишь ленинградская “Красная газета” успела опубликовать заметку до того, как постановление вступило в силу.

1700 грамм гениальности

Уже через несколько часов после рокового выстрела Маяковский лежал на диване в своей комнате в Гендриковом переулке, одетый в голубую рубашку с открытым воротом; тело частично накрыто пледом. Маленькая квартира была заполнена людьми в состоянии глубокого шока. Асеев бросился к обычно сдержанному, но сейчас рыдающему Льву Гринкругу со словами: “Я никогда не забуду, что ты помирил меня с ним”. Плакал Шкловский, Пастернак бросался ко всем в неудержимом плаче. Когда пришел Кирсанов, он сразу направился в комнату Маяковского – и выбежал оттуда в слезах. Мать Маяковского тихо скорбела, сестра Людмила целовала брата, и ее слезы текли по его мертвому лицу, в то время как Ольга была вне себя. Она пришла сама, после матери и Людмилы. “Явилась требовательно”, как вспоминал Пастернак, и “перед ней в помещение вплыл ее голос”:

Подымаясь одна по лестнице, она с кем-то громко разговаривала, явно адресуясь к брату. Затем показалась она сама и, пройдя, как по мусору, мимо всех до братиной двери, всплеснула руками и остановилась. “Володя!” – крикнула она на весь дом. Прошло мгновенье. “Молчит! – закричала она того пуще. – Молчит. Не отвечает. Володя. Володя!! Какой ужас!!”

Она стала падать. Ее подхватили и бросились приводить в чувство. Едва придя в себя, она жадно двинулась к телу, сев в ногах, торопливо возобновила свой неутоленный монолог. Я разревелся, как мне давно хотелось.

Разумеется, в Гендриковом присутствовал и Яков Агранов, который по поручению высших политических и чекистских инстанций занимался организацией похорон. Со следующего дня тело Маяковского переместили в Клуб писателей, а траурную церемонию назначили на 17 апреля.

Дата была определена для того, чтобы Лили и Осип успели вернуться в Москву. В этот момент они находятся в Амстердаме, откуда в день смерти Маяковского отправляют ему открытку с цветущими голландскими полями, в счастливом неведении о том, что она никогда не дойдет до адресата:

Волосик! До чего здорово тут цветы растут! Настоящие коврики – тюльпаны, гиацинты и нарциссы. <…> За что ни возьмешься, все голландское – ужасно неприлично. Целуем ваши [т. е. Маяковского и собаки Бульки] мордочки. ЛиляОся.

Они проводят день, осматривая достопримечательности Амстердама. Бриллиантовая фабрика, которую они хотят посетить, закрыта из-за Пасхи, зато они встречают хасидских евреев, возвращающихся из синагоги в черных шляпах и с молитвенниками под мышкой. На них производят впечатление новые кварталы, застроенные в духе Ле Корбюзье, и бесконечные лавки, торгующие сигарами и трубками. “Купили Володе трость и коробку сигар. Сейчас едем в Берлин”, – записала Лили в дневнике. “15 апреля утром мы приехали в Берлин на Kurfürstenstrasse в Kurfürstenhôtel, как обычно, – вспоминал Осип. – Нас радушно встретила хозяйка и собачка Schneidt. Швейцар передал нам письма и телеграмму из Москвы. «От Володи», сказал я и положил, не распечатав ее, в карман. Мы поднялись на лифте, разложились, и тут только я распечатал телеграмму”. Она была подписана “Яня” и “Лева” и звучала так: “СЕГОДНЯ УТРОМ ВОЛОДЯ ПОКОНЧИЛ СОБОЙ”.

“В нашем полпредстве все уже было известно, – вспоминал Брик. – Нам немедленно раздобыли все нужные визы, и мы в тот же вечер выехали в Москву”.