Володя вежливо молчит, изредка обращаясь к моей матери с фразами вроде: “Простите, Елена Юльевна, я у вас все котлеты сжевал…” – и категорически избегая вступать в разговоры с моим отцом. Под конец вечера, когда родители шли спать, мы с Володей переезжали в отцовский кабинет, с большим письменным столом, с ковровым диваном и креслами на персидском ковре, книжным шкафом… Но мать не спала, ждала, когда же Володя наконец уйдет, и по нескольку раз, уже в халате, приходила его выгонять: “Владимир Владимирович, вам пора уходить!” Но Володя, нисколько не обижаясь, упирался и не уходил.
По-детски пухлая Эльза жаловалась в дневнике на свою внешность: “Бог дал мне желание любить, создал мою душу для любви, но не дал мне тело, созданное для любви”.
Можно предположить, что Елену Юльевну закалила бурная молодость старшей дочери, но это было не так: мать была в отчаянии от того, что Эльза общается с Маяковским, и плакала.
Летом 1914 года Эльза с родителями поехала в Германию, где отцу удалили раковую опухоль. Война застала их в санатории под Берлином, и они спешно вернулись в Россию через Швецию. В Москве поправившийся после операции отец возобновил свою юридическую практику. Но вскоре его состояние снова ухудшилось, и ровно через год, в июне 1915 года, он скончался.
Во время болезни Юрия Александровича Эльза представила Лили Маяковского, который однажды решил зайти к ним в гости в квартиру на улице Жуковского. Он вернулся из Куоккалы в Финляндии, где провел лето. С порога он начал хвастаться, что никто не пишет стихи лучше него, добавив, что их не понимают и не умеют читать так, как надо. Когда Лили сказала, что готова попытаться, он дал ей “Мама и убитый немцами вечер”. Она прочитала стихотворение так, как Маяковский хотел, но когда он спросил о ее мнении, она ответила: “Не особенно”. “Я знала, что авторов надо хвалить, – вспоминала Лили, – но меня так возмутило Володино нахальство”. Страдавший от бронхита Осип, который лежал на диване и читал газету, повернулся к стене и накрылся одеялом, намекая, что Маяковскому пора уходить.
С демонстративным равнодушием Лили и Осипа контрастировал безграничный энтузиазм Эльзы. Стихами Маяковского она была одержима, знала их наизусть и рьяно защищала его ото всех, кто подвергал сомнению его талант. После смерти отца Эльза одно время жила у Лили и Осипа, которые уговаривали ее порвать с Маяковским. Поскольку он приходил к ней на улицу Жуковского довольно часто, вопрос в конце концов стал ребром – “проблему” Маяковского надо было решить. Эльза могла спасти свои отношения с ним, только убедив сестру и зятя в том, что он великий поэт, для чего он должен был почитать им свои стихи. Лили и Осип упорствовали и умоляли Эльзу не просить его читать. Но она не послушала – “и мы услышали”, вспоминала Лили, “в первый раз «Облако в штанах»”.
Конфликт разрешился, но не так, как предполагала Эльза.
Облако в штанах
1915–1916
На картине Бориса Григорьева с нейтральным названием “Незнакомец” изображен Маяковский. Работа впервые демонстрировалась на выставке “Мира искусства” в 1916 г.
“Маяковский ни разу не переменил позы, – вспоминала Лили. – Ни на кого не взглянул. Он жаловался, негодовал, издевался, требовал, впадал в истерику, делал паузы между частями.
Вот он уже сидит за столом и с деланной развязностью требует чаю. Я торопливо наливаю из самовара, я молчу, а Эльза торжествует – так я и знала!”
Эльза добилась своего. “Это было то, о чем так давно мечтали, чего ждали, – вспоминала Лили. – Последнее время ничего не хотелось читать”.
Первым пришел в себя Осип, объявивший, что Маяковский великий поэт, даже если он не напишет больше ни строчки. “Он отнял у него тетрадь, – вспоминает Лили, – и не отдавал весь вечер”. Когда Маяковский снова взял тетрадь в руки, он написал посвящение: “Лиле Юрьевне Брик”. В этот день ее имя появилось над поэмой Маяковского в первый, но не в последний раз: до самого конца его жизни все его произведения будут посвящены Лили.