Ставка – жизнь. Владимир Маяковский и его круг

Был ли “ненавистнический” слог попыткой приспособиться к тому уровню, который могли понять “массы”, попыткой выразиться “понятно”? Независимо от мотива выбор слов свидетельствует о том, что даже такой поэт, как Маяковский, не был в состоянии обороняться от ужесточения политики и языка, происходившей после захвата власти большевиками.

Попытка сочинять нерифмованные стихи была бы естественной для поэта, который постоянно экспериментирует с формой, но поскольку мастерство Маяковского выражалось, в частности, и в тонко оркестрованных и структурированных рифмах, она стала исключением в его творчестве. Тематически, однако, он продолжал борьбу за реализацию идей “Лефа”. Наиболее яркое выражение его антилирических настроений мы находим в поэме “Рабочим Курска, добывшим первую руду, временный памятник работы Владимира Маяковского”. Название отсылает к Курскому рудному месторождению, которое начали разрабатывать в 1923 году. Написанная осенью поэма вышла в четвертом номере “Лефа” в январе 1924-го. От названия веяло XVIII веком, и поэма действительно являлась своеобразной одой, одой нового типа – к шахтерам и рабочему классу в целом. Как и поэма “Про это”, произведение посвящено Лили, что можно считать еще одним подтверждением того, что Лили служила источником вдохновения для всех его стихов.

В поэме “Рабочим Курска” противопоставляются ориентация на будущее, характерная для тогдашней добывающей промышленности, и застой, господствующий в литературе. Луначарский только что призывал писателей “учиться у классиков” – однако ни у кого не возникла бы идея призвать шахтеров оставить железо и вернуться вспять к “слоновой кости, / к мамонту”! Поэтому Маяковский иронизирует по поводу писательских юбилеев и писательских памятников, украшающих бульвары Москвы, – против той судьбы, которая, подразумевалось, ожидает и его самого.

Как выглядел бы памятник 30 тысячам рабочих Курска? “На бороды домов, / на тело гулов / не покусится / никакой Меркулов”, – пишет Маяковский, насмехаясь над ведущим скульптором того времени. Рабочим не нужны традиционные восхваления, памятник в их честь – это скорый поезд, построенный из добытой ими руды и мчащийся вперед с такой скоростью, что на него не успевают нагадить вороны. Сладкозвучные юбилейные речи рабочим также не нужны; в их честь “разгромыхает трактор” – самый убедительный оратор из всех.

Поэма развивает одну из постоянных тем творчества Маяковского: памятник как символ застоя и реакции, символ старого общества. “Эти новые стихи с такой верой в грядущее молодежь восприняла бурно-восторженно”, – вспоминала Наталья Брюханенко, которая присутствовала при чтении Маяковским поэмы в студенческом клубе. “Рабочим Курска” представляла собой полную противоположность поэме “Про это” и знаменовала отступление от лирики и переоценку значения литературы как таковой, в том числе теорий “Лефа”. При сравнении вклада шахтеров в строительство коммунизма со вкладом лефовцев преимущество отдается первым: “Лучше всяких «Лефов» / насмерть ранив / русского / ленивый вкус, / музыкой/ в мильон подъемных кранов / цокает, / защелкивает Курск”. Формулировка, подхватывающая антипоэтические лозунги “Лефа”, добавила еще один камень в фундамент той саморазрушающейся постройки, которую в борьбе с собственным лирическим импульсом уже начал возводить Маяковский; таких камней будет немало.

Нигде кроме, как в Моссельпроме

Порожденное нэпом издательское многообразие позволяло литературным группировкам спорить и бороться друг с другом цивилизованным способом, то есть словом. Атмосфера была относительно свободной, и, если не считать высылки философов осенью 1922 года, коммунистическая партия держалась от литературы на некотором расстоянии. Подобный плюрализм был положительной стороной новой экономической политики. Еще одним следствием стало быстрое восстановление экономики после хаоса военного коммунизма. Однако отмечались и менее позитивные явления: нэп породил новую буржуазию, которая в своей беспечности и вульгарности часто превосходила буржуазию дореволюционную. Водка и шампанское текли рекой в частных ресторанах и клубах, в то время как бо́льшая часть населения по-прежнему влачила нищенское существование. Для тех, кто верил в возможность создания новых, некапиталистческих производственных форм, время было трудное. “Немало людей с революционным прошлым очутились за его [корабля революции] бортом, – так выразил дух времени Николай Асеев. – Немало жизней сломалось, не осилив напряженности противоречий”.

Именно на этом фоне нужно рассматривать следующий шаг Маяковского в сторону производственного искусства – летом 1923 года он приступил к работе над рекламными стихами и рисунками. В этой области он тесно сотрудничал с другими художниками, такими как Александр Родченко и его жена Варвара Степанова.

Реклама Моссельпрома. Текст Маяковского, оформление Родченко.