Ставка - жизнь. Владимир Маяковский и его круг(Без иллюстраций)

Если Маяковский потратил на обустройство нового жилья значительные средства, то Лили потратила на ремонт все силы, и вскоре после переезда она уехала на несколько недель отдыхать на Черное море. Когда она вернулась, на юг уехал Маяковский, у которого были намечены выступления в Крыму; он покинул Москву 19 июня. В Ялте он получил письмо от Лили с описанием того, как проходят дни: "по понедельникам у нас собираются сливки литературной, художественной, политической и финансовой Москвы”, “по воскресеньям — ездим на бега — шикарно!”, “в остальные дни Ося бывает у женщин (Оксана, Женя)”; сама же она навещает “верхи”, среди прочих Альтера в дачном поселке Серебряный Бор. “Только ты не завидуй, Волосит!” — призывает она Маяковского.

По правилам Лили, каждый из трех членов “семьи” имел право на свободные любовные связи при условии, что это не мешает их совместной жизни. Осип все больше общался с Женей, Лили, возможно, по-прежнему поддерживала отношения с Краснощековым, который осенью 192$ года вернулся из крымского санатория, а летом 1926-го занял должность экономиста-консуль- танта по финансовым вопросам в Главном хлопковом комитете Наркомзема. В том же году из США приехали его жена с сыном, однако надежды на воссоединение семьи не оправдались — спустя всего лишь полтора месяца они снова отбыли в Нью-Йорк, где Гертруда получила работу в Амторге. В связи с новой должностью Краснощекову предоставили квартиру в Москве, куда он переехал вместе с дочкой Луэллой.

Разумеется, Маяковский ревновал, хотя Лили призывала его не делать этого. Но в середине июля, когда он получил ее письмо, его жизнь обогатило — и усложнило — событие, отодвинувшее подобные переживания на второй план. 15 июня

1/

Элли Джонс в Нью-Йорке родила дочь, которую окрестили Хелен Патриция и называли Элли, как и мать. Новость не была неожиданной, поскольку Маяковский знал или подозревал о беременности Элли. Вероятно, слова в отправленной ей новогодней телеграмме намекали именно на это: “ПИШИ ВСЕ. ВСЕ. С НОВЫМ ГОДОМ”. Но Элли не писала из страха, что информацию перехватит советская цензура. Когда же 6 мая она наконец известила его о предстоящих родах и попросила поддержать ее материально, она сделала это в общих выражениях,

Лили и Маяковский на курорте Чаир в Крыму в августе 1926 г.

не указывая, на что конкретно необходимы деньги: “Через три недели необходимо заплатить $6оо в госпиталь- Если можете, пришлите по этому адресу <…>. Думаю, что понимаете мое молчание. Если умру — allright — если нет, увидимся”. Маяковский ответил телеграммой, в которой сообщал, что “объективные обстоятельства” не позволяют ему выслать деньги, как бы он этого ни хотел.

Несмотря на то что следовало соблюдать предельную осторожность, Маяковский связался с Элли, как только узнал, что стал отцом. Его письмо не сохранилось, но сохранился ее ответ. “Так обрадовалась Вашему письмо, мой друг! Почему, почему не писали раньше? — с упреком спрашивала она 20 июля. — Я еще очень слаба. Еле брожу. Писать много не могу. Не хочу расстраиваться, вспоминая кошмарную для меня весну. Ведь я жива. Скоро буду здоровой. Простите, что расстроила Вас глупой запиской”. Она долго ждала писем от него, пишет она далее, но, может быть, они так и остались в ящике письменного стола? “Ах, Владимир, неужели не помните пролюбимую лапу. Смешной! Как-нибудь бы нам обеим [sic] сходить к Freud”.

Реакция Маяковского на это событие лаконично отражена в одной из его записных книжек 1926 года: он написал слово “дочка” на пустой странице. Из писем Элли к нему ясно, что он планировал поездку в Нью-Йорк: “Если окончательно решите приехать — телеграфируйте”. Помочь с визой, как и в прошлый раз, должен был Чарльз Рехт.

Но Маяковский так и не поехал. “Объективные обстоятельства”, препятствовавшие перевести деньги в США, были еще более “объективными” в плане его собственных возможностей передвижения. Чем бы он мотивировал подобную поездку, к тому же срочную? Настоящую причину нельзя было сообщить ни советским властям, ни американским, ни даже друзьям. Пройдет почти два года, прежде чем Маяковский увидит дочь (законным отцом которой считался Джордж Джонс).

Тем временем он давал выход отцовским чувствам, сочиняя стихи для детей, и к этому занятию, по собственным словам, относился “с особым увлечением”. Вскоре после рождения дочери он написал киносценарий “Дети”, о голодающей семье американских шахтеров, в которой мать звали Элли Джонс, а дочь Ирмой — возможно, он еще не знал настоящего имени девочки. Сценарий полон штампов о бесчеловечности капитализма, но в эпизоде с приглашением Ирмы в Советский Союз на встречу с пионерами слышен голос не идеолога, а отца, мечтающего увидеть своего ребенка.