Стажёр (СИ)

Тут же нашлась большая лохань, в неё быстренько натаскали воды — холодной. И как в такой мыться? Или я опять чего-то не понимаю?

Хозяйка шлепками выгнала детишек из комнаты, понизила голос:

— Правда ли, господин, что вас уволили из полиции с волчьим билетом?

— Правда, — говорю.

Она огляделась, прошептала:

— Тогда вы никому не расскажете?

— Что не расскажу?

— Горячая вода нужна вам? Тогда не говорите никому. Или отвернитесь, вон хоть туда. Вы ничего не видели, я ничего не делала.

— Да не скажу я никому, — что за тайны мадридского двора?

— Хорошо. Сейчас будет вам кипяток.

Она встала над лоханкой, глаза прикрыла и стала шептать. У меня холодок пробежал по коже. Слова звучали неприятно знакомо. Точно так же бормотал надо мной гоблин в тёмном переулке. Я отшатнулся, отступил немного — так, на всякий случай.

Хозяйка вытянула руки ладонями вниз и сделала быстрое движение над лоханкой. Взбурлила вода, над поверхностью закрутились маленькие смерчи горячего пара.

Я потрогал воду и сразу отдёрнул руку. Кипяток!

Хозяйка глаза открыла, выдохнула и отёрла лоб ладонью.

— Уффф. Надо было полтора рублика взять. Что-то тяжко пошло.

— Спасибо, — говорю, а сам на лоханку глаза таращу. Чтоб мне провалиться — магия! Говорить тут разное про магию говорили, но самому видеть пока не приходилось.

— Мойтесь на здоровье, — хозяйка повернулась уходить. — Только уж не говорите никому. Полиция накажет строго, ежели узнает. Нельзя нам просто так колдовать, без особого разрешения.

Вскоре чистый, пахнущий не навозом, а цветочным мылом, я отправился на свидание.

Кондитерская Саввы располагалась почти что в самом центре, и гуляла вокруг неё чистая приличная публика. Я в своей новенькой шинели не слишком выделялся — если не обращать внимания на оторванные петлицы и прочие знаки различия.

Думал, что придётся ждать, но девушка пришла вовремя. Помахала мне рукой в перчатке и улыбнулась.

Сегодня она была ещё симпатичнее, чем в первую встречу. Тонкая талия, каблучки, на пышных волосах маленькая шапочка кокетливо сдвинута набок — как только держится. Румяное личико, розовые губы, глаза сияют. Не девушка — конфетка.

С ней была подружка, тоже симпатичная, под ручку с каким-то парнем. Парень явный клерк. Говорит через губу, глазёнки щурит, важный как павлин. Обвёл взглядом мою шинель и губы поджал.

Зашли мы в кондитерскую, сели за столик. Девчонки пироженки лопают — их нам целую гору принесли — ну и трещат как сороки.

Подружка на меня глазёнками постреливает, пока её ухажёр не видит.

— Верочка, твой друг такой загадочный! — говорит. — Чем он занимается? Наверное, чем-то опасным!

И на мой синячище показывает. За сутки тот ещё заметней стал, весь лиловый в желтизну.

Верочка, подружка моя, ресницами поморгала и молчит, улыбается. Вроде, догадайтесь сами.

Тут клерк встрял:

— А что это у вас, молодой человек, на шинели непорядок? Вы по какому ведомству служите?

И смотрит надменно, как на мусор под ногами.

Я ему:

— Ведомство моё слишком известное, чтобы его называть. А погон нет по уважительной причине.

— Это по какой же? — эдак снисходительно спрашивает клерк.

— Разжалован без апелляции. За смертельную дуэль.

Девчонки ахнули, рты открыли. За соседними столиками нас услышали, стали оборачиваться с любопытством. Конечно, не каждый день здесь кино показывают.

— Что, неужели правда? — подружка моей Верочки пирожное на стол уронила и не заметила. — С кем же вы стрелялись?

— Неважно, — говорю. А сам плечо потираю — с намёком. Типа, болят старые раны. — Обещал не раскрывать тайну фамилии. Это дело чести.

— Чести? — клерк недоверчиво скривился, видать, позиции сдавать не хочет перед девушками. — А сами вы, сударь, какого роду будете?

— Зовут меня Дмитрий Александрович, а фамилия моя вам без надобности.

Тут девушки совсем раскраснелись. Переглянулись, и давай шляпки и причёски поправлять, как это у них принято. Прихорашиваются. Чувствую, акции клерка сильно упали в глазах публики.

— Ах, вы из этих… — протянул клерк. По лицу видно — разозлился. — Все знают, кому дают такие имена-отчества…

Тут я лицо деревянное сделал, обшлага поправил и рукой, будто машинально, к поясу потянулся. Глянул на клерка, тот аж побледнел маленько.

— Ой, Верочка, нам пора, нам пора! — подружка подскочила, засуетилась. Подняла своего ухажёра и утащила от греха подальше.

— Скатертью дорожка, — говорю. — Ветер в спину.

Моя Верочка ресницы опустила, и томно так:

— Ах, Дмитрий Александрович, вы такой интересный… Пойдёмте на воздух, прогуляемся…

Пошли мы. Перед уходом я велел оставшиеся пирожные в коробку сложить. Сложили, и ещё сверху добавили — подарок от заведения. Оглянулся я — все посетители (особенно дамы) на меня таращатся, а из глубины зала хозяйка пальчики к губам приложила и дунула — воздушный поцелуйчик послала. Тьфу, ёлки. Не хотел, а прославился. Опять наговорил чёрт знает что. Вот ведь язык без костей — не то у меня, не то у стажёра Найдёнова.

Потом мы гуляли. Но недолго. Верочка охнула, и прихрамывать начала.

— Ах, Дмитрий Александрович, я ногу подвернула. Не могу ступить. Давайте ко мне зайдём, я недалеко живу.