Стажёр

Но конечно, это полицмейстер оказался. Мы в карету садимся, а они вышли — сам полицмейстер Иван Витальевич и его зам.

Шофёр — тот, мордатый с усами — за руль усаживается, а начальники между собой что-то говорят. За ними ещё пара служак тянутся — мой знакомый Бургачёв, тоже весь при параде, и один полицейский в штатском. Вроде я его где-то уже видел…

Пригляделся я, и чуть не ахнул. Это же мой знакомый гоблин! Тот, что одевается как человек.

Как я его раньше не узнал, сам не понимаю. Я же его видел давно, ещё в первый раз, на поляне. Тогда я как пришибленный был, не запомнил его. И потом, в магазине ювелирном, ведь это он был. Под руку с красивой гоблинкой, что на медика учится. Вот блин! Он это. И это он только что под дверью с амулетом стоял, пока мы с Викентием Васильевичем секретные дела обсуждали. Много ли гоблинов в полиции? Да один и есть, на все руки мастер. Пожилой, опытный, доверенный человек… то есть гоб.

Пошёл я за Филиновыми, машинально ноги переставляю, а сам мысли разные в голове кручу. Но Матвей мою задумчивость сразу пресёк — ткнул в ребро, мол, чего ворон ловишь, морда?

Залезли мы в карету, кучер вороных подбодрил, покатили домой.

Босс сидит, отвернулся от всех, в окошко смотрит. Хозяйка тоже не весёлая, но себя в руках держит. Она вообще дама с характером, и что у неё на уме, понять нельзя.

Так что, пока ехали, за всю дорогу никто ни слова не сказал.

Домой приехали — так же молча.

Филинов по лестнице поднимается к себе, по перилам ладонью постукивает со злостью. Ох, думаю, сейчас начнётся. И точно.

Поднялись немного наверх, слышу, он к жене цепляться стал. Начал с ерунды, а потом пошло-поехало.

Слышу, говорит: «Что это вы, супруга моя дражайшая, на благотворительность нынче столько денег положили? Или не знаете, как я, супруг ваш, за каждую копейку убиваюсь на производстве?»

Она что-то ответила, не слышно. Он ей: «Знаю, что за дела у вас! Кому это надо… финтифлюшки ваши!»

Она опять — бу-бу-бу, не разобрать. Он — ехидно так: «Да, деньги ваши. Вашего братца покойного денежки. Ваш братец наследство батюшкино прокутил на скачках да на бабах! Если бы я вовремя братцу вашему, мир его праху, по рукам не дал, где бы сейчас наследственные денежки оказались? А? На дне бутылки!»

Слышу, жена ему отвечает, голос повысила: «Не трогайте моего покойного брата! Он был благородный человек!»

Он ей: «Как же, благородный! Рюмка да бутылка — вот и весь герб!»

Она: «Не хуже прочих!» Он: «Мой герб хоть и простой, зато честный. Я его кровью и потом выслужил. Жизни не щадил. А вы что? За деньги купили, за презренный металл!» Она: «То-то вы этим презренным металлом так дорожите!»

Он: «Кто-то же должен. Не всё на ваших сироток да благородных девиц расходовать!»

Тут она как закричит: «На девиц?! На девиц, говорите, Антон Порфирьевич? На девиц?!! Да как вы смеете мне, в этом доме, говорить такое!»

Ух, думаю, пошла жара. Как бы не подрались да не поубивали друг друга. Вот дело будет…

Застрял я на лестнице, прислушиваюсь. Уж очень разговор интересный у них намечается. Ну и на всякий случай — а вдруг правда подерутся? Кого ловить, если кувырком по ступенькам вниз покатится? Я бы на босса поставил, но кто знает.

Но драки не получилось. Слышу, покричали, покричали, да и разошлись в разные стороны. Он к себе пошёл, она — к себе. Спальни у них разные, так у богатых людей принято. Но это и понятно — кто захочет после такого скандала друг с дружкой обниматься?

Спустился я вниз, вижу — тень промелькнула. А это моя Верочка куда-то торопится.

Я за ней:

— Постойте, Вера Афанасьевна, куда спешите? Не хотите отдохнуть, посидеть вдвоём? У меня комната есть — отдельная.

Остановилась она, на меня смотрит, как на заградительный знак. Вот вроде ехать надо, а этот стоит, мешает.

— Простите, — говорит, — Дмитрий Александрович. Не могу задерживаться.

— Да постойте, — я ей. — Неужели минуточки нет? Что за дела такие важные?

Хотел её за руку взять, она руку вырвала:

— Не могу, Дмитрий Александрович. Простите…

И убежала.

Остался я под лестницей в недоумении. Что значит — не могу? Наверное, у неё сегодня день неподходящий. У девушек бывает.

Что говорить, расстроился немножко.

— Что, — женский голос за спиной, — не везёт нынче, господин охранник?

Обернулся — а это тётенька-служанка, которой сороковник. Стоит, на меня смотрит — жалостливо так.

— Всё в порядке, — отвечаю. Ещё я тётенькам не жаловался. — Бывает.

— Вы не обижайтесь на неё, — она мне по плечу ладонью поглаживает, пылинки стряхивает. — Мы, слуги, люди подневольные. Судьба такая у нас, что поделать. А если хотите…

Она придвинулась ко мне поближе, прошептала:

— Если что, вы ко мне приходите. Уж я вам помогу печаль унять. Не пожалеете.

Чего? Это то, о чём я подумал?

А она прижалась ко мне, вся такая пышная, тёплая, как булка из печки. Смотрит ласково и рукой всё поглаживает.

— А муж у вас что, — я еле выдавил из себя, так растерялся, — не будет против?

Она вздохнула: