Из Вены он выехал 7 сентября, направляясь в Россию через Польшу и проезжая те восстановленные галицийские города, развалины которых видел на фронте в июле 1915 года. Поздним вечером 9 сентября их поезд добрался до пограничной советской станции Негорелое: «С первых минут на русской (собственно говоря, белорусской. –
После пересадки в Негорелом в купе вагона писатель дал интервью молодой советской журналистке Анне Иосифовне Кальманок, больше известной под псевдонимом Н. Кальма. Анне на момент встречи с австрийским гостем было всего двадцать лет. Ее интервью, взятое у Цвейга и Бернгарда Келлермана, опубликуют в рубрике «Литературные встречи» в журнале «Красная Нива». Каким же человеком Анне запомнился знаменитый австриец по дороге в Россию?
«В первом купе у окна сидит человек, знакомый по многим портретам и все же не похожий ни на один из них. Стефан Цвейг похож на свои новеллы. Он изящен и радушен. Но сквозь его лоск и корректность европейца пробивается сила глубокого интеллекта, и зоркость писательского глаза блестит из-за стекол его золотого пенсне. У него мягкий, баритональный голос. В разговоре он чуть склоняется набок и сутулит спину. Он часто улыбается, и тогда над губой его топорщится черная грядка усов. <…>
– Как я жалею, как я раскаиваюсь, что не изучал русский язык, – говорит Цвейг. – Чтобы узнать по-настоящему такую страну, как ваша, нужно непременно владеть языком.
Он очень скромен – этот знаменитый писатель, друг Верхарна и Ромена Роллана. Он краснеет, когда ему говорят о его популярности, и, сообщая свой адрес, даже мнется. <…>
– Будете ли вы писать об СССР?
– Что вы, что вы, – пугается Цвейг, – я никогда не осмелюсь писать книгу о стране, в которой пробыл несколько дней и язык которой мне неизвестен. Сильнейшее любопытство влечет меня в Россию. Вскоре я приеду сюда надолго, и тогда буду по-настоящему изучать страну, родившую Толстого и Достоевского.
Навстречу поезду надвигается серый шумный вокзал. Москва цветами, дождем и городской осенью встречает Келлермана и Цвейга – двух, таких разных, представителей интеллектуальной Европы»{351}.
Пока иностранные деятели искусств, писатели, ученые, дипломаты следовали в Россию, московские и ленинградские музеи, библиотеки и театры спешно готовили тематические выставки и мероприятия, посвященные предстоящему юбилею. Творческие коллективы репетировали пьесы Толстого и ставили спектакли. В августе и сентябре все печатные издания посчитали своим долгом вынести на первые полосы неизвестные ранее архивные документы, посвященные жизни и творчеству создателя «Войны и мира». Корреспонденты, приукрашивая действительность, анонсировали приезд почетных гостей, и вот в качестве примера статья Абрама Рувимовича Палея, опубликованная в «Огоньке» 9 сентября 1928 года.
«Мы не разделяем философии Толстого, проповедуемого им христианского смирения злу: ибо революция и есть грандиозное, организованное противление злу. Но мы чтим память величайшего гения художественного слова, и на его неумирающих творениях учимся художественному творчеству и развиваем вкус. <…> На толстовские торжества приедут “сливки” мировой литературы. Достаточно сказать, что предполагается приезд Ромена Роллана, Жюля Ромена, Бернгарда Келлермана, Леонгарда Франка, Стефана Цвейга, Кнута Гамсуна, Рабиндраната Тагора, Махатмы Ганди, Пьера Мак-Орлана, Анри Пулайля, Виктора Маргерита, Анри Барбюса, Герберта Уэллса, Генриха Манна, Люка Дюртена, Жоржа Дюамеля, Синклера Льюиса и многих других, всего около семидесяти человек. Таким образом, празднование толстовского юбилея превращается в культурное событие мирового масштаба. <…> Участие в толстовских торжествах писателей Запада так или иначе является признанием этой культурной преемственности, того большого места, которое советская литература, несмотря на свою молодость, уже успела занять, того влияния, которым она пользуется и которое будет расти вместе с ростом социалистического строительства в нашей стране».