Стефан Цвейг

Накануне отъезда в Ленинград Цвейг побывал во МХАТе в Камергерском переулке, где в тот вечер шел спектакль по упомянутой пьесе Иванова «Бронепоезд 14–69». Гениальный актер Василий Качалов играл роль партизана Гражданской войны Никиты Вершинина. Цвейг, восхищаясь игрой легендарного актера, вопрошал: «Следует ли везти сову в Афины, а икру – в Россию? Действительно, есть ли необходимость еще раз рассказать о том, что создал и чего достиг русский театр в тяжелейшее переходное время? <…> У нас достаточно хорошо знают Станиславского, Таирова, Мейерхольда по их гастролям в Германии».

* * *

В ночь с 15 на 16 сентября курьерским поездом в спальном вагоне писатель отправился в Ленинград, где провел один день, но день столь насыщенный на события, что о нем стоит поговорить подробнее. Конторы ленинградского кооперативного издательства «Время» в городе белых ночей располагались по двум адресам: на Литейном проспекте, 3а, в квартире главного редактора Георгия Петровича Блока, двоюродного брата поэта Александра Блока, и на 7-й Рождественской (ныне 7-й Советской улице), 7, в квартире Ильи Владимировича Вольфсона.

Шестнадцатого сентября в Ленинграде Цвейг посетит обе штаб-квартиры издательства, близко познакомится со всей семьей И. В. Вольфсона и по возвращении еще два года будет поддерживать с ним деловую и дружескую переписку. Почему только два года? Да потому что уже в 1930 году Вольфсона арестуют{375} по «делу Академии наук», а вместе с ним еще порядка ста человек, судьбу которых решила коллегия ОГПУ. Но это уже совсем другая история…

В своих неопубликованных «Воспоминаниях о Максиме Горьком» Вольфсон рассказывает: «Когда в сентябре 1928 года мне пришлось беседовать со Стефаном Цвейгом, во время его приезда в СССР, он с глубоким уважением относился к Максиму Горькому, считая его наиболее крупным писателем в современной мировой литературе»{376}.

Встретился Цвейг в Ленинграде и с коллективом сотрудников издательства «Время» по адресу: Троицкая площадь, 4, где составил следующую расписку: «Подтверждаю, что я получил в качестве задатка в счет будущих выплат в связи с закрытием издательства “Время” 250 (двести пятьдесят) рублей. Д-р Стефан Цвейг. Ленинград, 16 сентября 1928 года».

Эта расписка была подготовлена за несколько месяцев до его приезда. Все дело в том, что необходимость авансирования возникла в связи с проектом закрытия нескольких кооперативных издательств Москвы и Ленинграда. «Время» по специальному разрешению валютной комиссии продолжало исправно переводить положенный гонорар в Германию через ленинградский филиал немецкого государственного банка – сначала на счет в том же банке в самой Германии, а с лета 1929 года на счет писателя в венское отделение «Райффайзенбанка».

В качестве подтверждения сказанного обратимся к письму, отправленному из Зальцбурга в Ленинград 10 октября 1929 года: «Милостивые государи! С благодарностью подтверждаю получение переведенного мне с разрешения Валютной Комиссии через Венский Союз Банков гонорара в размере 400 рублей – 205.81 долл. и сообщаю Вам, что новеллы и пьесы будут посланы Вам в самом скором времени (пьеса через 2 недели). С сердечной преданностью остаюсь Ваш Стефан Цвейг».

В тот редкий для Северной столицы безоблачный день иностранных гостей с ветерком и комфортом прокатили по широким проспектам и набережным на автомобилях. Цвейг был ошеломлен размерами города и своим зорким взглядом – «глаза за всем пристально наблюдали и все подмечали, чем-то напоминая глаза птицы» (Ганс Райзигер) – подметил: «Было много замечательного в этом городе, созданном неукротимым государем, городе с широкими проспектами, громадными дворцами, – и в то же время это был гнетущий Петербург “Белых ночей”, город Раскольникова. <…> Здесь русское мотовство в полной мере смогло проявиться в мотовстве пространства, и вот, через три сотни лет нашему, уже нашему взгляду, привыкшему благодаря Нью-Йорку и наполеоновскому Парижу к колоссальному, предстал город с мраморными дворцами и нарядными фасадами домов, с просторными, словно площади, проспектами. <…> Ни один европейский властелин не построил себе такого здания, как Зимний дворец, с одной стороны обтекаемый Невой, с другой – великолепно изолированный круглой площадью с колонной, дворец, масса которого, так кажется, больше массы самого большого на нашей земле строения – собора Святого Петра; как жалеешь, что не увидел города в царское время, когда по проспектам неслись тысячи карет со слугами в шубах, когда полки разворачивались в построениях парада, – о, этот звон шпор, это бряцание оружия, эта военная музыка, эта игра красок парадных мундиров»{377}.