Стеклянная клетка

У них так же было в семье: отец все домой приносил и отдавал матери, и у сестренки тоже, у всех («Только не у нас, — опять попробовала Йолан его сбить, — тебе после алиментов даже на карманные расходы не остается»), словом, хотелось ему, чтобы Маргит ПОЛНОПРАВНОЙ хозяйкой чувствовала себя, ни в чем не знала недостатка, даже отдаленно не догадываясь, чем ему обязана, она ведь и не то, что хорошенькая была, просто славная (тогда еще) и молодая, мойщица с той же станции техобслуживания, где он работал; но оттуда сразу, как сошлись, ее пришлось взять и устроить на склад, кореш один, мастер, помог, а когда оказалось, что она и там не тянет (хотя тупой ее не назовешь, нет, свою выгоду очень даже понимала), короче, когда на складе все сикось-накось пошло — неинтересно ей было, не старалась (или не хотела) разницу усечь между креплением и сцеплением, про тормозной барабан или там колпак думала, что настоящий барабан или просто колпак, вроде вон поварского, генератор с радиатором путала, манометр со спидометром, бензонасос с маслопроводом, болт с гайкой, божий дар с яичницей, ну ладно, осталась на время дома, ждала ребенка, и больше уже не работала, покуда мы вместе жили, потому что, пока за первого шло пособие, и второй родился. А он уже в двадцать пять лет овладел тремя профессиями: профессионала-водителя, автомеханика и курсы сварщиков окончил; слесарил тоже, кузов мог сам отремонтировать — и в строительном деле петрил, это сразу, как начали строиться, выяснилось; квартиры, само собой, не было, к своим не пойдешь, сестренка как раз замуж вышла, у них поселилась с зятем и детьми, там и так-то было тесно, а у тестя домик в Будафоке[26]; ну, пристроил попервоначалу комнату, потом кухню с ванной, терраску, все, считай, сам, тесть обещался, обещался подсобить, а начали, только увильнуть норовил; нет, он не давал Маргит почувствовать, что она перед ним… что мог бы и получше выбрать (довольно того, что уж мать постаралась ему дать это почувствовать), — Маргит сама вечно себя грызла, какая она негодящая, еле-еле восемь классов закончила, никакой приличной специальности, из-за склада тоже переживала (хотя Хайдик и не сказал ей про переучет после ее ухода: все карточки пришлось перебирать, выбрасывать, полный бардак, он сам взялся в нерабочее время, на общественных началах заполнять новые, неловко было за жену, особенно перед мастером, корпел дотемна целыми вечерами). Она и тем еще терзалась (и Хайдика терзала), какая она уродина, груди маленькие (Хайдик и правда полногрудых любил, но не тем же семья держится!), и еще что волосы у нее никудышные, тонкие и какие-то пепельные, взяла и покрасила в рыжий цвет (единственный, которого Хайдик не выносил); отговорить было совершенно невозможно. Думается ему, объяснял шофер, беда в том, что Маргит когда-то — наверно, еще в школе — потеряла уверенность в себе, и он всячески старался вернуть ей эту уверенность; она и вернулась после рождения детей.

— От этого вернулась уверенность? — удивился Вукович.

— Роды — все-таки большое дело, достижение, — отважился высказать Хайдик свое мнение, но Вукович возразил, что рожать все умеют.

— Попробуй-ка, милок, — из духа противоречия ввязалась Йолан, невольно встав тем самым на сторону Маргит.

Вукович, снисходительно приняв к сведению и эти «вытребеньки», поправился: ну, то есть, если женщина здорова, все у нее в порядке, какое уж особенное достижение — ребенка на свет произвести.

— То и дело, что не здорова, — сказал Хайдик.

— Какая же у нее болезнь?

— Нервная, нервами страдала, невроз у нее, врач сказал, она даже в больнице наблюдалась, — принялся Хайдик объяснять, но Йолан с Вуковичем дружно расхохотались.

Тщетно Хайдик, обескураженно мигая, пытался растолковать, что бывают и нервные болезни; чем дальше, тем очевидней становилось: его не так понимают.