Стеклянная рука

— Бесполезно, — сказал я. — Я пробовал. Сети нет. Тут же все умерло. Так что спрячь свою трубу до лучших дней.

— Мы думаем отсюда выбираться? — спросила Тоска.

— Это вопрос чрезвычайно интересный… — начал я.

На занавес что-то упало.

— Что это? — зашипела сбоку Тоска.

— Тихо! — громко зашептал я. — Тишина.

По накрывшему оркестровую яму занавесу кто-то шагал. Занавес прогибался под этими шагами, но не сильно, шагавший весил не очень много. Я принялся доставать из рюкзака свой томагавк и чуть не вывихнул себе плечо. Шаги прошли надо мной, потом над Тоской.

— Он остановился рядом! — в ужасе зашептал Паша. — Он стоит совсем рядом, я слышу, как от него пахнет…

— Чем? — спросила Тоска.

— Он… оно, кажется, нюхает! — продолжал Паша. — Оно вынюхивает!

Паша замолчал, и снова стало тихо. Я слышал, как стучит сердце и бежит кровь, как она бьется мне в виски. И мне тоже было страшно. Потому что мне показалось, что я тоже слышу запах. Непонятный, я так и не мог определить, что именно это за запах. Но то, что запах нехороший, я понял сразу.

Вообще, запах — один из основных признаков того, что происходит что-то неладное. Любое появление дурного постороннего запаха в тех местах, где его быть не может, должно вас насторожить. Потому что зло пахнет скверно.

— Он меня щупает, — захныкал Паша. — Он трогает меня!

Я не удержался и сказал:

— Не дергайся, Паша, наверное, ты ему просто нравишься. Он сейчас тебя пощупает немножко и успокоится.

— Сам не дергайся! — крикнул Паша. — Баран…

И дернулся. Послышался звук падающих музыкальных инструментов, бубен покатился, звякнули тарелки, и еще какой-то свист послышался. Негромкий, но тем не менее весьма отчетливый. Потом свист стих, и напряжение на занавесе исчезло.

— Он меня отпустил! — крикнул Паша. — Он куда-то подевался…

— Так всегда бывает, Паша, — успокоил его я. — Сначала нюхает, потом цапает, а потом бац — и смылся в кусты. У тебя, Паша, кстати, брат есть?

— Ну, есть… — попался Паша.

— Тогда тебе нечего волноваться, он вступится за твою честь.

Тоска обидно захохотала, а Паша рассвирепел и попытался меня достать через занавес. Но не получилось.

— Обычно любой призрак хочет лишь одного, — сказал я и принялся повторно пытаться вытащить из-за спины топорик. — И Паровозов, как типичный призрак, тоже хочет лишь одного…

— С чего ты взял, что это Паровозов? — спросила Тоска.

— А кто еще? Вряд ли здесь будет призрак Петрова-Водкина.[7] Тут Паровозов. И этот Паровозов хочет…

— Чего? — спросили Тоска и Паша вместе.

— Жертвы, — сказал я. — Обычно призраки мечтают только об одном — о жертве. Достаточно одной жертвы, и он уймется…

— И кто может стать жертвой? — Паша заворочался.

— Я не могу стать, — сказал я. — У меня на плече защитная татуировка, призрак меня не возьмет. Мне ее один индеец сделал, он приезжал на фестиваль народных культур, мы с ним вместе томагавк метали. Тоска знает.

Про томагавк было правдой, про защитную татуировку нет. Кстати, томагавк стоил мне почти целого бивня мамонта, а бивень мамонта я, в свою очередь, выменял на настоящую поддельную саблю с Куликовского поля. А иначе нельзя — если тебе делают столь ценный подарок, нужно ответить чем-то достойным. Вот я и подарил индейцу бивень.

— А я… — начала Тоска.

— А ей я уже давно талисман подарил, — сказал я. — Ее тоже не возьмет. Вот такие дела. Кстати, Паша Воблин, ты знаешь, как призраки выбирают себе жертву?

— Как? — Голос у Паши дрогнул.

— Они ее нюхают. Если ты лег спать и вдруг слышишь, что рядом кто-то потихонечку втягивает воздух, знай, это призрак тебя вынюхивает.

— Уберите этот чертов занавес! — забился Паша.

— Куропяткин! — крикнула Тоска. — Прекрати немедленно! Нам тут еще истерик не хватало!

Я лежа пожал плечами, сбросил все-таки рюкзак, нащупал наконец рукоятку томагавка и вытащил его. Лезвие было достаточно острым, и я в два приема прорезал занавес. Выбрался наружу.

Быстро огляделся. Никого вокруг. Но вмятины на плюше занавеса остались. Сам занавес был большой, он накрыл и сцену, и оркестровую яму, и почти половину зрительного зала. В воздухе кружилась пыль так густо, что можно было рукой рассечь. Или томагавк повесить. Треугольные солнечные лучи пробивались откуда-то сверху, и я подумал, что интересно было бы взглянуть, как устроена тут система светопередачи. Наверняка сделана весьма талантливым инженером. Как и все здесь.

— Эй, Куропяткин, — зашевелилась под занавесом Тоска, — может, все-таки ты собираешься нас отсюда вытащить? А то я в пыли задохнусь…

— Собираюсь, — сказал я. — Если вы не будете вопить, орать и паниковать.

После чего я определил, где под занавесом находится рояль, забрался на него и вырубил в плюше квадрат метр на метр. И из этого квадрата вылезли Тоска и Паша. Тоска протянула мне рюкзак.

— Этот придурок все специально подстроил. — Паша сразу на меня наехал. — Он отцепил занавес, чтобы он на нас свалился! А теперь спасителем хочет выглядеть! Он тут все подстроил! Это ловушка!

— Кто на кого свалился? — Я стал привязывать к рукоятке томагавка шнур. — Ты уточняй…

— Не удивлюсь, если он сюда еще своих приятелей притащил! — орал Паша.