Стеклянная рука

Вернее, это было даже не такси, это был дед на старом салатовом «Москвиче», я еле уговорил его довезти меня до АРЗ за сто рублей. Дед еще долго не соглашался. Сидел на капоте своей развалюхи, делал внучонку свистульки из акаций и слушал, как я повышаю цену. Я догнал уже до шестидесяти рублей, а дед все ломался, упертый попался. Тогда я сходил к ларьку и купил его внуку шоколадку. После чего дед согласился на стольник.

Всю дорогу я с помощью мобильника и наладонного компьютера (завел-таки себе после случая с Мусормэном) продолжал изучение случая с художником Паровозовым. И этот случай мне нравился все меньше и меньше. Выяснилось, что по крайней мере пять человек пытались разыскать Белый альбом и все пятеро каким-то чудным образом пропали. Ну и еще много чего интересного выяснилось. Интернет — настоящее кладбище слухов и сплетен, особенно про всякую гадость там полно.

Когда справа от дороги показался покосившийся столб с табличкой «Авторемонтный завод», связь пропала. С нею всегда так. Я по дурацкой привычке поднял трубку под крышу машины, поводил туда-сюда, но все бесполезно — связь ушла прочно. Впрочем, в таких ситуациях так и должно происходить. Никакой связи, связь кирдык.

— Вот из-за этого мы так плохо живем! — неожиданно очнулся дед и ткнул своим заскорузлым пальцем в мою трубку.

— Почему это? — спросил я и спрятал трубку и компьютер в специальный карманчик. Мало ли какие психи обитают на окраинах города?

— Потому что аппараты эти ваши — радиоактивные!

Старая песня. Одна девочка купила сотовый телефон, и через месяц у нее начали выпадать волосы. На ладонях.

— Радиоактивные, — повторил дед. — А радиация мозг разрушает. А вы эти аппараты все время к мозгу прижимаете. И ребятишки совсем, и взрослые. От этого у нас люди думать разучились, вот и нарушилось все в нашей стране. Ты, парень, со своей трубкой поосторожней будь, а то мозги начнут через уши выплескиваться.

Дед с удовольствием раскурил самосад, умудряясь рулить коленями. Самосад был хорош, мозги у меня действительно стали выплескиваться через уши и другие места. Потом спросил:

— Куда едешь-то?

— Так… — Я ткнул пальцем в стекло. — Туда. В поселок.

— В поселок? — Дед яростно бибикнул. — Нету никакого поселка! И завода нету! А какой завод был! Даже вертолет однажды отремонтировали! А клуб! Все развалили… Тебе что там надо?

— Я опрос произвожу, — соврал я, — по поводу переселения народов. Меня фонд один послал…

Дед даванул по тормозам, я стукнулся лбом о потрескавшееся стекло, довольно больно стукнулся.

— Заяц, — пояснил дед. — Тут их много развелось в последнее время. Скачут везде… Знаешь, к чему много зайцев?

— К войне? — предположил я, обычно всякая тварь разводится к войне.

— К волкам. Зайцы, они к волкам скоро разводятся. А волки в свою очередь…

Мы влетели в ухаб, и дед не договорил, к чему разводится много волков.

— Меня к клубу подвезите, — сказал я, поскольку «Москвич» вылетел на Водонапорную — судя по всему, главную улицу поселка. — Сфотографировать велели. Для оценки ущерба.

— Не могу к клубу. — Дед окончательно остановился. — Там дорога разбита. Заяц через дорогу — плохая примета, хуже не бывает…

Пришлось дать ему еще двадцатку.

Клуб действительно был хорош. Настоящий греческий храм. Колонны, крыша треугольная. Остальные домики рядом с ним выглядели вполне лачужно. Но все крыши и стекла на них были целы. Я спросил, почему их никто до сих пор не разобрал, на что дед ответил:

— Дураков нету. Тут ничего брать нельзя.

— Почему это? — спросил я.

— Место проклято, — вывалил дед. — Место тут проклято.

Место тут проклято — ну, как всегда, все по плану.

— Кого-то убили тут, что ли? — спросил я.

— Лучше бы убили. А тут хуже… Если кто берет отсюда какую-то вещь, всякое плохое начинает происходить. Скотина мрет, ну, и так далее… А ты чем фотографировать собираешься, фотоаппарата у тебя не вижу?

Бдительный дедушка оказался. Наверное, раньше в СМЕРШе[4] служил. Но я тоже лопушком давно не был, с детского сада, — предъявил ему телефон с фотиком.

— Нельзя тут фотографировать, — продолжал гнуть дед. — В некоторых местах нельзя фотографировать, это к плохому… Ну, да твое дело.

— Угу, — я расплатился с извозчиком. — Мое дело.

— Ты говоришь, опрос приехал делать? — Дед прищурился. — А кого опрашивать-то собираешься? Собак? Тут ведь не живет никто.

Я растерялся и подумал о том, что надо, пожалуй, поработать над своим искусством вранья. Утратил форму, а таких досадных сбоев в будущем должно избегать.

— Ну, ладно, опрашивай, — усмехнулся дед.

Он пожелал мне всяческих успехов и укатил. Я остался один в заброшенном рабочем поселке.

Клуб. За клубом парк, из-за елей торчит погнутая какой-то грандиозной силой карусель. Тихо. Лягушки, кажется, квакают, видимо, на пруду или болоте, что еще там.

Я огляделся, плюнул через левое плечо и направился к клубу.

Дверь была открыта. Внутри темно. Но темнота проблемой не была — у меня в рюкзаке лежали электрический фонарь и фонарь керосиновый. Я шагнул в темноту.