Стеклянная женщина

Пьетюр прячется за угол дома, а Роуса поднимается по тропинке к полю. Завидев Йоуна издалека, она окликает его и машет. Он утирает лоб рукавом, машет ей в ответ и продолжает работать. Да, Пьетюр отлично знает ее мужа, и Роуса подавляет странное чувство, до нелепости похожее на ревность.

Когда Йоун разворачивает плуг в другую сторону, она жестом подзывает Пьетюра. Он взбегает на вершину холма и, минуя Роусу, хлопает ее по плечу. На мгновение у нее перехватывает дыхание.

Пьетюр неслышно, как крадущаяся кошка, подбирается к Йоуну, следует за ним с десяток шагов и лишь потом с громким возгласом набрасывается на него со спины. Вместо того, чтобы прочитать ему гневную отповедь, Йоун хохочет – такого глубокого, заливистого смеха Роуса не слышала от него уже две недели, – играючи толкает Пьетюра на землю, тут же помогает ему подняться и похлопывает по спине. Даже издали заметно, что лицо его так и лучится радостью.

Роуса вспоминает, как они когда-то смеялись вдвоем с Сигридюр. Никто на свете не знает ее лучше мамы – разве что Паудль. На нее накатывает привычная тоска по дому. Когда ляжет снег, уехать будет уже невозможно.

Она до боли стискивает в кармане холодную стеклянную женщину. Затем, внезапно решившись, бежит вниз по склону.

Запыхавшись, она добирается до дома Катрин и уже хочет постучать, но тут дверь распахивается.

– Надеюсь, ты не собиралась обидеть меня стуком, – говорит Катрин, увидев занесенный кулак Роусы. – Входи, входи.

И она подталкивает к гостье миску с какими-то неизвестными зелеными листьями. Роуса пытается отказаться, но Катрин сует миску ей прямо в руки.

– Ты таешь на глазах. Это укрепит твои силы. Я уже слишком стара, чтобы тащить тебя обратно на руках. Ешь.

– Я не голодна, – неубедительно бормочет Роуса, но пробует несколько листьев. Они горчат, но очень хороши на вкус и даже как будто согревают, хоть и сырые. Роуса ест и не может остановиться. Катрин дважды приносит со двора новую порцию и с улыбкой наблюдает за тем, как Роуса отправляет листья в рот один за другим, будто это ее собственная изголодавшаяся дочь.

– Анна тоже их любила. – Катрин склоняется к Роусе и берет ее за руку. – Сразу скажи мне, если почувствуешь что-то неладное. Обещаешь?

Роусу охватывает ужас.

– Эти листья…

– Что ты! Не ядовитые они. Просто ты чересчур бледна. В доме Йоуна… Нет ли там чего-нибудь такого, что аж не по себе становится?

Роуса сглатывает и думает о draugar.

– О чем ты?

– Что ты видела? – резко спрашивает Катрин.

– Ничего, я…

– Скажи мне, Роуса. Непременно скажи. Если там опасное что-то…

– Пустяки, у меня воображение разыгралось. Мне мерещатся звуки.

– Когда? Где? – Катрин придвигается ближе, впиваясь в Роусу широко раскрытыми глазами.

– Обыкновенно по ночам. Они доносятся из запертой комнаты. Но я уверена, что сама же это все и выдумала.

– Запертой комнаты? – Руки Катрин крепче сжимают миску.

– Да, на чердаке. Я… Он запретил мне туда заглядывать.

Катрин садится на место. На лице ее читается беспокойство.

– Чердак никогда не запирался. – Помолчав немного, она встает. – Я сейчас же пойду погляжу.

– Нет! – вскрикивает Роуса. – Нет, нельзя. Тогда он узнает, что я тебе рассказала.

Катрин снова садится, но губы ее плотно сжаты, зубы стиснуты.

– Что, по-твоему… – шепчет Роуса.

– Не знаю. – В лице Катрин ни кровинки. – Ешь давай. Прошу тебя.

Роуса садится и через силу продолжает есть. Студеный ветерок просачивается в щели меж деревянной обшивки. Листья превращаются в безвкусную труху и застревают в горле. Роуса тихонько отставляет миску.

– Пьетюр возвратился. Вид у него довольный.

Катрин вздрагивает, словно просыпаясь.

– Это хорошо. Торговля небось бойко пошла. Нынче датчан к нам приехало полным-полно. А то, я знаю, многие исландцы с Пьетюром ни за что иметь дела не станут.

– Потому что он найденыш?

Катрин кивает.

– Кое-кто считает, что он дьявол. Или что в предках у него был пират, который насильничал над женщинами и убивал детей. Стоит людям увидать Пьетюра, и они сразу думают, что жестокость у него в крови.

– Ничего подобного! – возмущается Роуса, но тут же припоминает, как сжимается что-то у нее в животе, когда она заглядывает в медные глаза Пьетюра, будто вспыхивающие от злости или от радости. Есть в нем нечто звериное, и от этого вся она напрягается, как натянутая струна.

– Однажды Пьетюр сбежал, – говорит Катрин. – Эйидль послал за ним Йоуна, и Пьетюр, когда вернулся, решил остаться с ним.

– Эйидль хотел, чтобы он вернулся? Но Пьетюр говорил мне, что Эйидль – негодяй…

– Эйидль по-прежнему считает Пьетюра своим сыном, несмотря на их вражду.

– Но что стряслось?

Катрин пожимает плечами и отворачивается к огню. Снова, как и в те разы, когда речь у них заходила о Йоуне, Роуса чувствует, что она чего-то недоговаривает.

– Гвюдрун уверяет, что Пьетюр – нелюдь, – бормочет Катрин. – Очень она его боится.

По коже Роусы пробегает холодок.

– А ты? Ты боишься?

– Конечно, нет. – Катрин не смотрит ей в глаза.

– А Анна? Он не трогал Анну?

– Я… Нет. – Но тут Катрин резко умолкает, и на скулах ее подрагивают желваки.