Я сижу рядом с телом Оддюра, покуда оно не остывает, покуда мои мускулы не немеют и на шее у меня не проступают черные следы от его пальцев.
В комнату сочится серый унылый свет. Я поднимаюсь, разминаю ноющие руки и ноги и возвращаюсь в свою пещеру. Тело мое измучено усталостью, но разум свободно парит в вышине.
Скоро кто-нибудь меня найдет, будь то люди Эйидля или разгневанные крестьяне из Тингведлира. И я безропотно положу голову на плаху.
Роуса
После морского погребения Анны в доме воцаряется принужденная, грозная тишина. Пьетюр и Йоун переговариваются натянутым шепотом и тут же умолкают, если Роуса начинает прислушиваться.
Заметив, что она смотрит на них, Йоун приподнимает брови.
– Ты сумеешь молчать, Роуса? Если они возвратятся? Иначе нам грозит опасность. Всем нам. И тебе.
Она кивает.
Она готовит, подметает и вяжет как бы в полусне, не в силах забыть ни горячую скользкую кровь, ни похожие на темные пещеры и полные ужаса глаза Анны, стонущей и мечущейся от боли. Она с трудом выкарабкивается из кошмаров: ей снится, что в руках у нее крошечный сморщенный младенец, вырезанный из чрева Анны.
Видя, что она плачет, Йоун сжимает ее плечо. Однажды он даже целует ее в щеку. Но душа ее закаменела, замкнулась в прочной скорлупе горя.
– Ты все хорошо сделала, Роуса, – говорит Пьетюр. – Ее нельзя было спасти.
Но слова эти звучат приглушенно, как будто она под водой, а его голос доносится откуда-то снизу, из морской бездны. Эта попытка утешения не достигает ее сердца.
Снег продолжает лениво сыпаться с небес, и ветер, прокатываясь над крышей, придает сугробам причудливые очертания. Вокруг дома вырастают ледяные горы. Когда-то Роуса залюбовалась бы этой пугающей красотой, но теперь она представляет Катрин и Паудля, умирающих от голода и холода в снежной пелене.
На третий день после смерти Анны снегопад прекращается, ветер стихает, и сквозь облака просвечивает солнце. Мир купается в слепящем оранжевом сиянии.
Роуса выходит на порог и, щурясь, вглядывается в красоту переливчатой дали.
– Может, они еще живы, – говорит за ее спиной Йоун.
Она оборачивается, и он берет ее за руку. Его заскорузлые пальцы грубы, но она не вырывается.
– И помни, я тебя предупреждал. Если они возвратятся, ты должна… – Он вздыхает, морщит губы. Щеки его ввалились, веки покраснели. – Им нельзя ничего рассказывать. Это огорчит Катрин и…
– Я не дура. – Она опять отворачивается.
Весь день она глядит на плоскую снежную равнину, и весь день равнина эта остается пустой, как лист пергамента. Темнеет рано. В сумерках с улицы вдруг доносится крик.
Пьетюр и Йоун бросаются к двери, и Пьетюр с хохотом восклицает:
– Благослови Боже эту старую ведьму!
Выглянув из-за их спин, Роуса различает в полумраке неясные очертания лошади с двумя всадниками. Перед ними трусит стадо коров и блеющих овец. Руки и ноги Роусы внезапно немеют. Она не может пошевелиться, и, чтобы не упасть, ей приходится ухватиться за дверь.
Йоун и Пьетюр, смеясь, торопятся им навстречу.
– Как вы нашли скотину? – кричит Йоун. – Это все животные? Они не пострадали? Даже лошади здесь! Да вас того и гляди в
Приблизившись, всадники с трудом спешиваются. Катрин опирается на руку Паудля: она хромает, и ему приходится тащить ее на себе. Оба они измучены, сильно исхудали и в льющемся из дверного проема свете кажутся полупрозрачными духами, пришедшими с холмов.
Пьетюр загоняет скот в хлев, а Роуса ведет Катрин и Паудля в дом.
Щурясь от яркого света, они садятся к оранжевому теплу огня.
– Это просто чудо, – задыхаясь от волнения, говорит Роуса и сует им миски с жарким. Их бьет дрожь, и руки у них так оледенели, что не могут удержать миски. Роуса трясет Катрин за плечо. – Ты можешь есть? Ты ранена? – На осунувшееся лицо Паудля она посмотреть не в силах. Ей вспоминаются истории о том, как люди, заплутавшие среди холмов, трогались рассудком.
Катрин закашливается.
– Наколдую себе новую ногу. – Она криво ухмыляется Йоуну, и тот закатывает глаза.
Роуса кормит Катрин и Паудля с ложки, и они, не успевая перевести дух, начинают рассказывать, как им удалось выжить. Они обнаружили все стадо высоко на склоне холма. К тому времени уже стемнело, они выбились из сил и решили заманить скот в одну из пещер, которую хорошо знала Катрин. Сами они питались сушеной рыбой и копченой бараниной, а животные лизали мох на стенах пещеры.
– Они так изголодались, что я опасался, как бы они не съели нас, – говорит Паудль.
В дверях появляется Пьетюр.
– Ты крепка, как лед, Катрин. Даже крепче.
Катрин как будто что-то прикидывает в уме.