— По крайней мере, граф это обещал…
— А потом… будет показана работа!
— Да… будет показана работа!
Последний обмен репликами происходил между двумя худыми, беспутного вида людьми во фраках и масках из черного атласа. Чань проник довольно далеко в лабиринт частных апартаментов и сейчас стоял за мраморной колонной, на которой была установлена изящная древняя ваза из малахита и золота. Мимо прошли смеющиеся люди (Чань находился теперь в гостиной средних размеров), направляясь к буфету с бутылками и бокалами. Они налили себе виски и весело прихлебывали его, облокотившись на буфет и улыбаясь друг другу. Они были похожи на детей, ждущих разрешения развернуть подарки, полученные ко дню рождения.
Один из них нахмурился и наморщил нос.
— В чем дело? — спросил другой.
— Запах, — сказал первый.
— Бог ты мой, — согласился первый, тоже потянув носом воздух. — Что бы это могло быть?
— Понятия не имею.
— Вонь просто ужасная.
Чань вжался в колонну. Если они пойдут к нему, у него не будет выбора — только убить их обоих. У одного наверняка будет время вскрикнуть. Его обнаружат. Первый человек сделал робкий шаг в его направлении. Другой зашипел на него:
— Подождите!
— Что?
— А может быть, они уже начинают?
— Не понимаю…
— Запах! Вы не думаете, что, может, они начинают? Магические огни.
— Боже мой! Они что — так пахнут?
— Не знаю — а вы знаете?
— Не знаю. Мы не опоздаем?
— Давайте поторопимся…
Они допили виски и, звонко поставив свои бокалы на буфет, заспешили куда-то, ничего не видя перед собой; они пронеслись мимо Чаня, поправляя на ходу маски и разглаживая волосы.
— А что потребуется от нас? — спросил один, когда они открыли дверь.
— Не имеет значения, — взволнованно ответил другой. — Нужно делать что скажут, и все!
— Непременно!
— Мы будем искуплены! — воскликнул один из них уже из дверей, издав нездоровый смешок. — А потом нас ничто не остановит!
Чань вышел из своего укрытия. Тряхнув головой, он спросил себя — была бы их реакция иной, если бы он не проделал весь этот путь по трубам, а прибыл в Харшморт, принеся с собой все те обычные ароматы, что царят в его обиталище. Этот запах они бы наверняка учуяли, он знал — изгои общества пахнут по-своему. А жуткая вонь Процесса давала возможность продвижения по социальной лестнице, отвергая все простые человеческие истины. Сходным образом он теперь понимал, что заговорщики, ничуть не смущаясь, разглагольствуют о своих целях. Прелесть ситуации состояла в том, что никто из этих соискателей (собравшихся в парадных одеяниях, будто приглашены ко двору) не представлял себя в подчиненной роли, хотя, судя по их отчаянному лизоблюдству, именно в такой роли они уже и пребывали. Ирреальность происходящего только льстила им еще больше, щекотала им нервы — шелка, маски, обстановка заговора; но Чань прекрасно понимал, что все эти соблазнительные приманки — сплошной обман. Они не видели очевидного — графиня или граф не вызывали у них подозрения, напротив, они с легкостью поддавались внушению, а те смотрели на всех людей с высоты своего новообретенного знания как на будущих подчиненных. Чань понимал всю неприкрытую жестокость происходящего. На успех был обречен любой план, который эксплуатировал человеческое желание господствовать над другими и не желать знать правду о себе.
Чань приоткрыл дальнюю дверь и выглянул в коридор, о котором говорил Смит, — по всей его длине находились двери. Одна из этих дверей не так давно вывела его к мертвому телу Артура Траппинга. В одном конце он увидел винтовую лестницу. Он был убежден, что кабинет Вандаариффа, если из него можно проникнуть в центральный зал, должен находиться в этом направлении.
Но откуда начать? Смит сказал, что в доме полно гостей (а еще он говорил, что в коридоре полно охранников), но в данный момент коридор был необъяснимо пуст. Чань предполагал, что за то время, пока он будет проверять около тридцати дверей (на первый взгляд, они показались ему именно дверями), обстановка в коридоре может измениться. Столько времени! Есть ли хоть малая надежда на то, что Селеста жива?
Он смело вышел в коридор, удаляясь от лестницы, и миновал несколько первых дверей одну за другой; волнение все сильнее охватывало его. Если то, что случилось с Аспичем и герцогом (Чаню было трудно представить себе еще более важного члена королевского семейства), и в самом деле каким-то образом нарушило церемонию в большом зале, то и Чань был исполнен решимости преподнести устроителям максимум неприятных сюрпризов. Он разъял свою трость, когда половина коридора осталась позади. Неужели все уже началось, несмотря на то что сказал ему Смит? Чань остановился. Слева он увидел приоткрытую дверь и, осторожно подойдя к ней, заглянул внутрь через щель: ему открылась узкая часть пространства — красный ковер, красные обои на стенах и лакированная подставка с китайской вазой. Он прислушался — до него донесся отзвук тяжелого сопения. Он шагнул назад, пинком распахнул дверь и бросился в комнату.