Стеклянные крылья

По другую сторону, за Ларсеном, расположились белые здания – Бред-Верк, колыбель датской промышленности, – а чуть ниже текла река Мёллеоэн, когда-то снабжавшая энергией производство меди и швейную фабрику. Теперь здесь музей – ни людей, ни машин, ни грохота поршней и конвейеров.

Йеппе припомнил выставку, посвященную Китаю, на которую его притащила сюда мама, когда в списке приоритетов одно из первых мест занимало культурное воспитание. Тогда они каждые выходные бывали в «Луизиане»[14] и Национальном музее или проводили время на театральных постановках, за чтением или просмотром художественных фильмов на языке оригинала. Бедная мама. Наверное, то, что он стал полицейским, – главное разочарование в ее жизни.

– Навигатор говорит, чуть дальше, в сторону музея под открытым небом.

Ларсен ткнул в запотевшее ветровое стекло.

– Прямо, затем на холм и направо.

Они переехали реку и направились к высоким деревьям. Когда дорога привела их к холму, снова пошел дождь.

– Должно быть справа.

Йеппе припарковал машину перед белой виллой с глянцево-черной крышей, живой изгородью и металлическими автоматическими воротами. Скромная табличка под звонком сбоку от ворот подтверждала, что перед ними центр «Опушка». Они вышли из машины, и Ларсен захлопнул дверь так, что в тишине среди деревьев отдалось эхо. В лесу уныло капал дождь – больше не раздавалось ни звука. Это одновременно успокаивало и пугало.

Ворота открылись, прежде чем они успели позвонить, у входной двери стояла женщина шестидесяти с небольшим лет. Коротко стриженная, в очках, среднего роста, одета в практичную застиранную повседневную одежду. В одной руке она держала зажженную сигарету.

– Заходите! Ворота автоматически закроются.

Судя по голосу и серой коже лица, сигарета в ее руке явно не первая. Похоже, Рита Вилкинс много работает, и жизнь у нее непростая.

– Мы сегодня день рождения празднуем, на кухне остались кофе и пирог. Давайте там посидим.

Рита Вилкинс в последний раз жадно затянулась и привычно затушила окурок пяткой, после чего подала им руку, рассеянно глядя в другую сторону, и повела через прихожую, где обнаружилось столько ветровок, сумок и ботинок, что стен было почти не видно. В огромной кухне на столе лежала скатерть в цветочек, на верхних шкафчиках висели детские рисунки, а в раковине стопками громоздились тарелки, липкие от уже упомянутого именинного пирога. Кухня была похожа на кухню обычной семьи – только размерами больше.

– Думаю, кофе еще горячий, вы угощайтесь.

Она указала на термос, стоящий на длинном столе в окружении разноцветных кружек, а сама стала споласкивать тарелки и ставить в посудомоечную машину. Двигалась она неловко, почти скованно, не думая о том, что гремит или что может разбить посуду.

Они сели, Ларсен налил обоим кофе, а Йеппе достал блокнот.

– Как следователь Ларсен объяснял по телефону, мы приехали поговорить о двух убийствах, которые произошли за последние два дня в Копенгагене. Обе жертвы раньше работали у вас – в интернате «Бабочка». – Йеппе умолк, давая ей возможность ответить, но она лишь кивнула и продолжила возиться с посудой. – Не расскажете нам немного об интернате?

Она заговорила, не оборачиваясь.

– Если вкратце, то интернат «Бабочка» занимался реабилитацией детей и подростков с психическими и социальными проблемами: шизофрения, тревожность, расстройства пищевого поведения и так далее. Серьезные случаи, которые тем не менее не давали права на стационарное лечение. Мы с моим тогдашним мужем Робертом открыли интернат пять лет назад, набрали небольшую группу энергичных сотрудников. У нас было место максимум для шести пациентов.

– Но интернат закрылся два года назад. Как так получилось?

Она выключила воду и стала рыться в шкафчике под мойкой, достала губку и снова выпрямилась.

– Всему свое время. Подростки выросли. Когда им исполняется восемнадцать, они переходят в разряд взрослых… – Йеппе коснулся бумаги ручкой, но ничего не написал.

– Можно ведь принять новых?

Она пожала плечами и снова включила воду.

– С персоналом были проблемы?

– Никаких, сотрудники стали отличной командой. Нам приходилось много работать вместе – нужно было сработаться.

Тем не менее всего через три года интернат закрылся.

– Значит, в интернате все было благополучно?

Стоявшая к ним спиной Рита секунду помедлила.

– Когда имеешь дело с душевнобольными, всегда возникают трудности. Иногда работа тяжелая. Но да, «Бабочка» была хорошим местом.

В ее голос закралась нотка грусти, которую Йеппе не совсем понимал.

– Было несколько медсестер…

– Три. Одна – на постоянной основе, две приходили на замену. Танья Крусе работала на полную ставку и… – Она устало помотала головой. – Я не успела найти имена остальных и фамилию Алекса тоже. Старые договоры лежат в какой-то коробке на чердаке, у меня не было времени там покопаться.

– А четверо пациентов? Куда они переехали, когда «Бабочка» закрылась?

Она замерла у раковины, после чего отстраненно ответила:

– Их разбросало по системе. Как и всех нас.