Стеклянные крылья

– Вполне здоров, чтобы людей не убивать, да.

– There is no health; physicians say that we, at best, enjoy but a neutrality.[19] – Мосбек вопросительно посмотрел на Йеппе. – Знаешь Джона Донна? Английский поэт эпохи барокко.

– У меня такого в списке прочитанного нет.

– Зря. «Анатомия мира» – это классика. Среди прочего Донн говорит следующее: «We are born ruinous…» «Больными мы рождаемся…»

Мосбек подыскивал слова.

– Смысл вот в чем: кто болен, а кто здоров? Можно приводить аргументы в пользу того, что любое отклонение от общественных норм – это болезнь. Но можно доказывать и обратное.

– Ты знаешь, о чем я…

– Да, я не придираюсь к словам. Просто в этой истории много мутной воды.

Йеппе скептически на него посмотрел.

– Да, извини, кажется, от темы воды никуда не денешься. Но как раз об этом и речь. Может быть, вода – символ очищения, а значит, возможна следующая интерпретация: у преступника мания чистоты – это лишь часть общей картины заболевания. Например, существует тесная связь между боязнью бактерий и обсессивно-компульсивным расстройством.

– То есть он психопат? – Йеппе выставил палец. – Как я вижу, ты в это не веришь.

– Нет, не обязательно. Убийства слишком хорошо спланированы, вплоть до мельчайших деталей, и действует он аккуратно. Чтобы оставить труп посреди Стрёгет, нужны расчет и смелость.

Мосбек сел на корточки и ласково погладил щенка.

– Так что за человек наш преступник – или преступница? Об этом можешь что-то сказать?

– Да, с осторожностью. Составлять профиль я не возьмусь. – Он поднялся и вытер собачью слюну о штанину. – Это человек невероятной силы духа. Три убийства за три дня – подобное предполагает наличие огромной мотивации, за которой стоят яркие эмоции. Думаю, преступник собирался с силами, если можно так выразиться. Долго планировал и копил гнев, который за всем этим и кроется.

– Согласен. Что еще?

– Хм-м… люди, которые решаются на насилие, как правило, имеют одно слабое место: одновременно чувствуют себя хозяевами мира и полными ничтожествами.

Они подвинулись, пропуская группу молодых солдат в спортивной одежде, которые быстро бежали вдоль озера: за плечами снаряжение, взгляд сосредоточен.

– Почему преступник оставляет жертв истекать кровью?

Мосбек смотрел на него чуть ли не извиняющимся взглядом.

– Ты прекрасно знаешь, Йеппе. Перед смертью они должны страдать.

Они снова вышли на дорожку. Приближающаяся головная боль давила Йеппе на глаза. Самый явный мотив был у Бо Рамсгорда. Он потерял дочь и открыто возлагал вину за это на тех людей, которые теперь погибали один за другим. К тому же алиби у него ненадежное. Это очевидно. И все-таки что-то тут не сходится – Йеппе никак не мог понять, что именно.

Он смотрел на мутную воду – на поверхность озера легли темные тени, помогая осознать слова Мосбека. Щенок вскочил и, виляя хвостом, прыгнул ему на ногу – Йеппе чуть не упал. Мы все больны с рожденья.

* * *

Эстер де Лауренти стучала по клавиатуре, даже не глядя на слова, мгновенно появляющиеся на экране. Ей наконец улыбнулась удача – не было времени подумать, поредактировать или сходить пописать. Она понятие не имела, откуда это все, – ее вдруг переполнили слова, которые, наваливаясь друг на друга, спешили оказаться на бумаге.

С небес на землю ее вернул звонок в дверь.

Она быстро подошла к входной двери и распахнула ее. На лестничной площадке стоял Ален – испуганно смотрел на нее, ошарашенный внезапностью.

Она подняла брови, словно нетерпеливо задавала вопрос, но он на несколько секунд застыл, ничего не говоря. В руках он держал ее тарелку, на нем были рыбацкий свитер и потертые джинсы, ноги снова босые. Он чересчур, даже раздражающе, красив, подумала она и, прежде чем осознать, что делает, взяла его за руку и втащила внутрь.

Когда дверь захлопнулась, они оказались в тесной прихожей – совсем рядом; он на голову выше и лет на пятнадцать моложе, в Эстер бурлила энергия.

И желание.

Она забрала тарелку и поставила на пол.

Он смотрел на нее с улыбкой во взгляде, а она снова стала шестнадцатилетней, двадцатитрехлетней, тридцативосьмилетней, сорокашестилетней чувственной женщиной – той, кем была всегда. Она все еще была женщиной, а не высохшей, подавленной, тревожной тенью самой себя.

Затылок у него оказался мягкий, и он не сопротивлялся, когда она притянула его к себе. Их первый поцелуй был не поцелуем – скорее нежным соприкосновением щек, носов, губ. Следующий был головокружительным и влажным и длился целую вечность – и в то же время всего секунду.

Эстер почувствовала, как у нее подкосились ноги. Ее уже много лет так не целовали, а может, и никогда.

Ален взял ее на руки и понес по квартире. Она смущенно уткнулась лбом ему в плечо, чтобы не встречаться с ним взглядом и не испортить волшебный момент.

В спальне он осторожно уложил ее на постель, и Эстер вдруг охватила паника. Кто вообще этот мужчина? Она его совсем не знает – понятия не имеет, что ему нужно.