– Опять уморят бедняг, – похоронно сказал Симка.
– Нет, обещают, что приземлят живыми.
– Ага, жди…
– Ну-ка, поднимайся. А то «уморённым» окажешься ты, а не собаки…
И Симка поднялся. Потому что было два выхода: или помереть прямо сейчас, на месте, или… как-то все-таки жить. Умирать сию минуту Симка… нет, не хотел. Да если бы и захотел, то как? И значит, надо было двигаться, что-то делать, изображать, будто ничего непоправимого не случилось.
Симка построил Андрюшке город из разноцветных кубиков. Складывал дома и башни и думал о сказочных городах, которые придумывали они с Миком. И сидел под сердцем комок, похожий на стеклянного ежа. Андрюшка наблюдал за строительством с интересом, помогал даже. Но когда Симка закончил (поставил на главную башню зеленую пирамидку), Андрюшка радостно сказал «бах!» и засадил по городу оставшимся кубиком.
У Симки не было сил разозлиться. Разве виноват глупый малыш? Это он, Симка, виноват: сделал такое «бах», что ничего уже не починить.
У него все валилось из рук – в прямом смысле. Мама напомнила, что надо прибить поаккуратнее края картины на тайнике (пусть не крепко, но чтобы все-таки не топорщились), и Симка стал прибивать, и молоток выскользнул прямо на босую ступню.
Симка поднял молоток, глотая слезы. Были слезы не от боли, а
Теперь как быть с этой книжкой? Разодрать ее? Картинки – Мику, листы – Симке?.. Да не все ли равно! При чем тут книжка, если разодрано все на свете…
Симка посидел под картиной на корточках, помассировал ушибленную ступню.
– Мама, я погуляю…
– Куда это ты? К Мику, что ли? Поздно уже.
Поздно или нет – это как посмотреть. Восемь часов. Августовское солнце в этот час только прячется за крыши, небо темнеет не сразу.
– Я недалеко. Просто так. Подышать…
Мама знала, что Симка в таких делах не врет.
– Обуйся. И надень что-нибудь, зябко под вечер…
Симка не стал спорить. Сдернул с крайнего крючка на вешалке «ленинградский» пиджачок. Этим летом Симка очень редко надевал его – и жарко, и тесноватый стал, малость жмет под мышками. Но сейчас ничего, наделся ловко, как прежде. Будто Симка снова собрался на набережную к баркентинам. Эх, если бы… Если бы все вернуть к тем дням…
«Ты опять стал
Нет, на улице не было зябко. Но влага после дневного ливня все еще держалась в воздухе. И по-прежнему сильно пахло тополями. Солнце пряталось за домами, но из середины неба шел желтый свет. Там горело большое кучевое облако. Оно было ярко-медное, все пропитанное вечерними лучами, похожее на округлую гору, которая откололась от какой-то планеты. От одной из разноцветных планет, которые вращались во вселенной Симки и Мика.
Симке стало легче – от вечернего света, от прохлады, от тополиного запаха. А главным образом – от его, Симкиного, решения. Он твердо знал,
Почему страшно-то?
Симкина решительность опять увяла, шаг замедлился.
Страшно, что Мик не простит. Может, пробормочет что-нибудь вроде «да ладно, чего там, ерунда» и будет смотреть в сторону, и станет понятно, что обида у него – навсегда. Или просто повернется спиной… Или отцепит стеклянный значок и протянет Симке: «Забирай свой подарок»…
Но даже если и так, то не будет тянущей душу неясности и тоски.
«А куда она денется, тоска-то?» – сочувственно спросил
Симка понимал – никуда не денется. Если Мик отвернется…
А почему обязательно отвернется? Ведь другой Мик, который из сказки, простил своего друга Луи, хотя тот ой-ёй-ёй как был виноват!
«Но Луи был герой. Он, как лев, дрался с пантерами и гиенами, – напомнил
Да, Симка был теперь в своих мыслях не Миком, а Луи. Виноватым, бестолковым, но честным. Он остановился. Выход был прост. Но где и какой подвиг мог немедленно совершить Симка, чтобы искупить свой грех?
Спасти кого-нибудь на пожаре? На каком и как? (Эх, если бы можно было оказаться рядом с горящим домом Сони и если бы он горел сейчас и здесь!)
Прыгнуть с водонапорной башни с самодельным парашютом?
Заступиться за какую-нибудь девочку перед шпаной и быть избитым до полусмерти в неравной справедливой драке?