– Вот именно – почему? Видать, показалось ему, что у красных какая-то не такая правда, за которую погиб отец… Кстати, Петра Петровича Шмидта и трех матросов после казни закопали на острове Березань, а когда не стало царя, похоронили заново, с почестями, в Севастополе. И не красные перевезли туда их тела, а по приказу Колчака. Он тогда командовал Черноморским флотом… Запутанные дела, не так ли?.. Ну, это разговор у нас с вами личный, не для посторонних. Ты, Серафим, надеюсь, не будешь ни с кем делиться, о чем тут болтал старик Краевский? Хотя мне на старости лет бояться уже нечего…
– Я никому… – с полным пониманием пообещал Симка. – А про сына Шмидта… это всё вы откуда знаете?
– Да отовсюду понемногу. Как говорится, просачивается информация. И… – Он быстро взглянул на внука. (А тот опять вертел на пальце мяч, словно давал понять: рассказывай, что хочешь, я не против.) – По правде говоря, знаю это еще и от друга своего, Женьки Монахова. Он встречался со своим тезкой, с Женей Шмидтом, когда тоже был у Врангеля… Да, братец мой Серафим, так вот вышло. Оба мы старались выполнять свою клятву, что будем жить для счастья людей. И оказались по разные стороны фронта…
– Как же это? – пробормотал Симка.
– А довольно просто. Женька был в Москве, когда красные схлестнулись с юнкерами, открыли огонь из орудий по Кремлю. Не выдержало Женькино сердце – как это снарядами по русской святыне! И ушел он в студенческую дружину, которая помогала юнкерам… А когда красные взяли верх, удалось ему выбраться из Москвы и уйти на юг. Ну а там как у многих. Был уверен, что дерется за Россию против варваров… А я в это время за ту же Россию махал шашкой против буржуев и угнетателей народа…
– А… вы потом, значит, виделись, да?
– Не виделись… Но я получил от него в двадцать третьем году письмо. Из Франции. Передал один человек. По почте такие письма не посылали… Женька писал про все, что с ним было. Сообщал, что с отступившими войсками оказался в Турции, потом перебрался в Париж, устроился смотрителем в какой-то археологический музей… Я ответил, отдал письмо курьеру. А потом узнал, что этого человека застрелили при переходе границы…
– А вам… ничего не было за это?
– За что?
– За письмо. Его ведь, наверно, нашли у того, кого убили…
– Не знаю… Если и нашли, то, наверно, не разобрали, чье оно. Я писал печатными буквами и шифром, которым мы с Женькой пользовались в ученические годы. К тому же без подписи и обратного адреса… Обошлось… А вот что с Женькой стало дальше, я совсем уже не ведаю… Хотя…
– Что «хотя»? – быстро спросил Симка.
– Есть у меня кое-какие сведения, что, когда немцы оккупировали Францию, там одной из групп сопротивления командовал русский эмигрант, археолог и сотрудник музея. Друзья звали его Эжен, а партизанская кличка была Мойн
Мик слушал отстраненно и вертел мяч. Он, конечно, эту историю знал раньше.
– Станислав Львович… а можно я еще спрошу? – Симке стало зябко оттого, что надо задать такой вопрос. Но не задать он не мог. Этот вопрос распирал Симку изнутри будто колючими шипами.
– Спрашивай, голубчик, что хочешь. Чего уж там…
– А вот если бы вы на Гражданской войне встретили друг друга… Женька… то есть Евгений Монахов с одной стороны, а вы с другой… Вы бы стали стрелять?
Станислав Львович сказал сразу, как про самое простое:
– Конечно же, нет. Мало того, всячески помогли бы друг другу.
– А как же…
– Что, Серафим, «а как же»?
– Но… ведь, наверно, у вас и у него была присяга…
– Конечно. Та, что мы дали друг другу на берегу. Она была главнее всех других присяг.
– Потому что самая первая, да?
– В том числе и потому… А главное то, что закон дружбы в мире сильнее всех других. Если дружба настоящая… Я ведь говорил: он не меняет направление так же, как ось гироскопа. Или маятник Фуко…
Мик перебросил вертящийся мяч с указательного пальца на мизинец. Станислав Львович вдруг спросил другим, повеселевшим голосом:
– Я еще вчера заметил: что это у вас, друзья мои, пальцы в чернилах? Может, вы тоже давали какую-то клятву? Расписывались мизинцами на тайном документе?
– Не-а! – Мик наконец уронил мяч. – Мы помогали одному парню! Симка, можно рассказать?
И они наперебой, со смехом, поведали, как выручили Фатяню.
Дед почему-то очень обрадовался:
– Вот видите! Есть в мире постоянные, просто незыблемые вещи! Сколько всего на свете переменилось, а приметы как были, так и остались. Мы в училище тоже просили кого-нибудь макать пальцы в чернильницы, когда шли на экзамен. Особенно по закону Божьему и геометрии…
Разноцветные планеты
Симка сбегал домой и сказал тете Капе, что будет ночевать у товарища.
—
А мама знает? – всполошилась тетя Капа.– Конечно, знает!