Алёна потом рассказывала, как это случилось. Она все видела из раскрытого окна мезонина.
Треножкин вернулся откуда-то на мотоцикле, вволок его в калитку. Протащил через двор и поставил почему-то недалеко от Микиного сарая. Был Треножкин то ли изрядно поддатый, то ли в «психованном» состоянии. Пнул свой несчастный трофейный BMW, выругался, конечно, и зачем-то посмотрел вверх – словно просил у неба защиты от своей неприкаянной жизни. И взгляд Треножкина упал на телескоп…
После уже, через несколько дней, когда дед Мика «взял этого скота за жабры» и выяснял подробности, оказалось вот что: Треножкину почудилось, будто «эта бандура» накрыта клеенкой, которой он, Треножкин, в недавние времена укрывал в своем сарайчике с дырявой крышей мотоцикл. Недавно клеенка у него потерялась, и сегодня вдруг осенило Треножкина, что «интеллигентский недобиток и его дружок стырили чехол для своих сопливых игр» (раньше ему, идиоту, это в голову не приходило, хотя он видел клеенку накануне!).
Он притащил из сарайчика багор.
Он дотянулся до крыши, зацепил клеенку и дернул. А она была прижата по краям кирпичами. И один кирпич слетел и брякнул Треножкина по темени («Чуть не убил, падла!»), а потом ударил по бензобаку.
Этого Треножкин вынести не мог! Он любил капризный BMW больше, чем всех своих жен (прошлых и нынешнюю). В нем воспылала справедливая ярость. Багром он зацепил чугунную подставку, сдернул телескоп с крыши и растоптал трубу, изрыгая мат и всякие обещания. А оторвавшуюся линзу забросил на поленницу.
Разгром был учинен за несколько секунд. И когда Алёна с тяжелым половником вылетела на двор, телескоп уже погиб. Вместо трубы лежало среди облетевших одуванчиков плоское фанерное корыто с дырами от подкованных сапог. А линза косо торчала на двухметровой высоте, наклонно застряв между поленьями.
Треножкин не выдержал гневного напора «конопатой психопатки» и укрылся в доме. Оттуда он грозил Алёне вместе со своей супругой (в трудные минуты Треножкины забывали распри и объединялись против общего врага). Алёна сперва колотила половником в дверь, потом отбросила его, отошла и заплакала над бывшим телескопом.
В этот момент и появились Мик и Симка.
Алёна, всхлипывая, рассказала, как случилась беда.
Во время рассказа Мик стремительно бледнел. Щеки сделались такими белыми, что даже загар куда-то пропал, а на коже выступили редкие веснушки, которых раньше Симка не видел.
Мик нагнулся, поднял половинку кирпича и взвесил в руке.
«Мик, не надо», – хотел сказать Симка и… тоже поднял кирпич, тоже взвесил.
Мик пошел к двери Треножкиных, и Симка пошел рядом. Они поднялись на крыльцо. Мик ударил кирпичом в дощатую дверь.
– Открывай, гадина! Фашист! Пьяница засраная! – голос у него был удивительно тонким и сверлящим воздух.
Симка тоже колотил кирпичом, только молча.
За дверью было тихо по-мертвому.
Мик сбежал с крыльца, встал напротив окна Треножкиных. Он был похож на кузнечика, который от гнева и обиды обрел небывалую силу. За стеклом смутно белели два лица. Мик размахнулся.
И Симка хотел размахнуться. Но увидел, как запястье Мика перехватили узловатые пальцы. Это возник за спиной у мальчишек вернувшийся из табачной лавки Станислав Львович.
– Спокойно, ребята…
Мик уронил кирпич. Симка выпустил свой.
Держа ребят за руки, Станислав Львович пошел с ними к двери Треножкина. Отпустил Симку и Мика, ударил в дверь ногой. Сказал негромко, но с пружинным звоном:
– Открой, Треножкин. Хуже будет. Ты меня знаешь.
– Ну, чё?! Чё?!.. – С плачущей рожей, в перекошенной рубахе навыпуск Треножкин возник на пороге. – Они мне, паразиты, кирпичом по бензобаку! Во, глядите, там вмятина!
Никто не успел удивиться такой чудовищной брехне. Машинально глянули на мотоцикл. У Симки навсегда отпечаталась в памяти эта картина.
Двор был разделен на две части – широкую, яркую от солнца, и узкую, укрытую резкой неровной тенью поленницы. Посреди солнечного пространства желтела фанера изуродованной трубы телескопа. Над ней все еще плакала Алёна. Грязно-синий BMW стоял у границы тени.
Он стоял всего секунду, после того, как на него взглянули.
В следующую секунду на месте бензобака возник огненный шар.
Горячий удар бухнул по всему двору. Алёна упала. Мик и Симка прижались к деду. Треножкин что-то завопил (с матом, конечно) и… не двинулся.
Проворней всех оказалась жена Треножкина. И глупее. Она рванулась к углу дома: там стояла бочка с дождевой водой, и в ней плавало ведро.
– Не смей, дура! – завопил Треножкин.
Было поздно. Его супруга выхлестнула из ведра в оранжевое пламя целый поток.
Известно, что гасить горящие мотоциклы водой – все равно что подбрасывать динамит. Огонь взвыл, взметнулся, каким-то образом дотянулся до поленницы, занялись дрова…
…Симка потом с гордостью вспоминал, что он и Мик вели себя героически. Они взлетели на поленницу и, обжигая ноги, пинками сбрасывали с нее горящие дрова – надо было спасать линзу. Но спасти ее они не сумели. Когда наконец Мик березовой жердью дотянулся до линзы и столкнул вниз, почти половина ее была оплавлена и обуглена.