Он была в легком коротком платьице. Сквозь тонкую ткань просвечивали соски. Это и возбуждало его, и злило одновременно. Для кого она так оделась? Сейчас еще будет доказывать ему, что у нее с этим седым ничего не было. А, впрочем, не будет она ничего доказывать, плевать она хотела на Мишу и его чувства.
- Я пойду, - буркнул он.
Пошел в прихожую, начал напяливать свои дурацкие сапоги. Замок никак не застегивался. Она вышла следом, стояла, прислонившись к дверному косяку, наблюдала за его мучениями.
- Подожди, я тебе помогу.
Присела перед ним на корточки, сама начала застегивать замок. Сидела, наклонив голову, так близко… Он смотрел сверху, волосы у нее отливали каштаном, блики от электрического освещения играли в волосах. Стараясь справиться с замком, она прижалась головой к его груди, и он почувствовал, как бухнуло, обожгло сердце. Она, наверное, тоже почувствовала, подняла голову, улыбнулась:
- Не застегивается.
- Оставь, - сказал он, - я сам.
Он знал, что у него на лице написано сейчас все то, что чувствует его тело.
Она засмеялась, потянула его за руку:
- Не уходи так быстро, побудь немного со мной.
Он скинул сапоги, послушно поплелся следом.
- Садись, - показала она на диван.
Он сел. Она забралась на диван с ногами, обняла его сбоку, прижалась головой к плечу.
- Давай посидим вот так тихонечко. Как хорошо… Я очень, очень устала, только домой вернулась. В такую глухомань ездили, еле выбрались потом, еще и участковый такой тупой попался.
- Но сегодня ведь воскресение.
- Бывает иногда и в воскресение.
Миша отвернулся, замолчал. Перед глазами стояла навязчивая картинка: то, как она целовала чужого мужика, положив руку на мощное плечо. Старик, а такой здоровый. Не то, что Миша – каланча субтильная. И денег, наверняка, немерено. Крутая машина, личный шофер. Куда безработному журналисту до такого дядечки.
- Я пойду, - сказал он, - не буду тебе мешать.
- Ну, перестань, Миша. Не выдумывай ничего такого. Я только с работы вернулась, пошла в душ, а тут он приехал. Он совсем недолго пробыл.
- Он целовал тебя, я видел.
- Целовал. Ну и что? Мы давно не виделись, и неизвестно, когда увидимся в следующий раз. Он все время занят, и я занята. Ничего такого нет в том, что он меня поцеловал. Он всегда целует меня на прощанье.
- Да кто, кто он такой?
- Это важный для меня человек.
- Я понял, - сказал Миша, - это твой босс.
- Можно и так сказать, - Жанна пожала плечами.
- Скажи, все женщины спят со своими боссами? - спросил Миша.
Он вспомнил Юльку с ее директором, и так погано стало на душе. От Жанны он этого не ожидал.
- Если ты собираешься говорить в таком тоне, лучше уходи, - сказала Жанна.
Миша зло вскочил на ноги, рванул к двери. Потом вернулся, налил себе коньяк в рюмку. Залпом выпил, снова сел на диван.
- Извини меня, извини, пожалуйста, я был не прав.
Она снова села рядом, снова обняла его сбоку, положила голову на плечо.
- Ты ведь не пьешь?
- Не пью… Из-за тебя изменяю многолетним принципам.
Она тихонько засмеялась, прижалась тесней.
- Этот человек мне очень помог в свое время, и все, что у меня есть, все это благодаря ему.
Миша промолчал, только скрипнул зубами.
- Ты знаешь, когда я поступала на юридический, конкурс был бешенный, а курс набирался всего в пятнадцать человек. Я, конечно, старательно готовилась, но куда мне было тягаться с городскими… С их репетиторами, с их блатом. Приехала с одним пакетом, в котором два платья и пара туфель. Жила в общежитии с такими же провинциалками, мечтающими звезду с неба достать.
Мои соседки по комнате повылетали после первого же экзамена. Я продержалась до конца, но баллов мне могло не хватить. На этом последнем экзамене я должна была получить максимум – пятерку. Только в этом случае меня бы зачислили.
Пришла утром - в голове молнии от бессонной ночи. Всю ночь зубрила, держалась на крепком чаем, почти чефире.
И сдавала последней, в коридоре на подоконнике еще доучивала. Зашла в кабинет уже никакая, с ног валюсь, еще чуть-чуть и в обморок грохнусь.
Видно, у них уже все решено было, квоту свою выполнили, набрали блатоту, а я так для проформы - не выгонять же. Женщина-экзаменатор говорит:
- Вы, Сергей Яковлевич, принимайте, а я пойду уже - чайник поставлю. И улыбается ему, мне показалось – заговорщицки.
Ну, тут я сразу и поняла: не будет мне никакого юридического. Домой придется в свою мухосрань побитой собакой ехать.
А он мне:
- Садитесь, Разумовская, берите билет.
Я села и на него глаз не могу поднять. Взяла билет, руки трясутся.
Готовьтесь, говорит. Полчаса вам на подготовку.
С трудом вчиталась в билет. Два вопроса знаю прекрасно, а вот по третьему не могу ничего вспомнить. В голове как будто ластиком стерли.
Не знаю, сколько там прошло - полчаса или час?
Позвал он меня отвечать.
Села, взяла себя в руки, ответила два вопроса без запинки. Старалась глаза не отводить. Еще в детстве прочла в одной умной книжке, что сильные люди не любят, когда им в глаза не смотрят. Вот я и смотрела. Глаза у него такие темно-серые, словно свинцовые. И сам представительный такой, виски седые, слушает внимательно, не перебивает.