Стеклянный ангел

Мама набрала ему пенную ванну, и, пока он отмокал и приходил в себя, через дверь рассказывала ему последние новости. Миша слушал ее голос, особо не вдаваясь в смысл, взгляд его расслабленно блуждал и останавливался на всех подробностях маленькой ванной комнаты, знакомых ему с детства и досконально изученных, — трещина на плитке, подтек на потолке, отколотый уголок ванны, и чувствовал, как постепенно затуманивается, словно отходит на задний план все, что случилось с ним в далеком городке, в старом заброшенном доме. Будто это не с ним произошло, а с кем-то другим, а он был всего лишь свидетелем, сторонним наблюдателем. Он представлял все происшедшее в виде фотоснимков: щелк, и он на полу, щелк, и цепкие руки на шее, щелк, и он один в холодном доме, щелк, и лицо парнишки-водителя крупным планом.

Он крикнул, чтобы мама принесла ему шарф. Мол, горло немного застудил в поездке. Мама всполошилась, забеспокоилась, начала выспрашивать, заохала, заахала.

Миша ее успокоил, болит, мол, совсем чуть-чуть.

Он просто хотел спрятать шею. В зеркале он видел темный след от веревки.

Старый шарф, — из настоящей английское шерсти, о чем с гордостью каждый раз сообщала мама, непременный атрибут лечения ангины еще с детства, — надежно прикрыл все это дело от маминых глаз.

Миша сидел на кухне, ел картофельное пюре с меленькими тефтелями и чувствовал, как притуплялся, становился не таким острым этот тошнотворный унизительный страх — страх быть убитым, задушенным, страх умереть отвратительной, гадкой смертью. Как будто смерть может быть другой…

Глава двадцатая

Он проспал до двенадцати часов дня. Мама ушла на работу, и он сам заварил себе крепкого чая. Теперь на выспавшуюся, и наконец, здраво соображающую голову, при свете дня, он мог поразмыслить над тем, что с ним произошло, и что теперь делать.

Итак, первое — на него было совершенно покушение. Видимо, с целью запугать его. Второе — до собеседования оставался один день, и сейчас он должен был решить — продолжать, или послать все к черту. Сдаться, отказаться от мечты или идти напролом.

И еще, он боялся думать о том, о чем думал с того момента, как увидел на стене в комнате Джульетты Николаевны обрывки сорванной со стены афиши… Эта девушка со стеклянными ангелами, безжалостная и хитрая преступница… Это кто-то из его окружения, кто-то, кого он знает в лицо. В этом уже нет сомнения. Поэтому исчезли фотографии из детского дома. Она не хотела, чтобы он узнал ее.

В итоге после получасового обдумывания он принял решение: он будет продолжать, чего бы это ему ни стоило.

Ехать нужно было за город, по жуткому гололеду. Старушку-девятку то и дело заносило. Миша чертыхался. Но плохая дорога и необходимость контролировать машину спасали от страха, который снова и снова подступал и холодил сердце.

Вероятно невроз, успокаивал себя Миша, просто нервишки не выдержали. Ничего — все кончится, все наладится, все будет окей.

И все же, когда он поднимался по лестнице, этот страх заставлял его поминутно оборачиваться. В памяти то и дело всплывало это пакостное ощущение жгучего прикосновения веревки.

Заранее приготовив липовое удостоверение, протянул руку к звонку. На месте звонка торчали два провода. Он негромко, но настойчиво постучал в дверь.

— Кто там? — раздалось глухо из-за двери.

— Откройте, пожалуйста, — сказал Миша, — я из прокуратуры.

За дверью немного помедлили, видимо, разглядывали его в глазок, потом дверь приоткрылась, и Миша увидел молодую женщину.

— Здравствуйте, я из прокуратуры, — повторил Миша, — вот мое удостоверение.

Она даже не взглянула, и лицо ее не выразило никакого волнения.

— Из прокуратуры? — переспросила она. — Что-то я не понимаю.

— Я по поводу вашего мужа, — как можно более уверенно сказал Миша.

— Моего мужа убили год назад.

— Именно поэтому я здесь.

— Нашли убийцу?

— Еще нет. Ищем.

— Я тогда рассказала следователям все, что я знаю.

— Ввиду вновь открывшихся обстоятельств мне необходимо задать вам пару вопросов.

Эту фразу Миша услышал в каком-то телевизионном боевике, и теперь она оказалась как нельзя кстати.

— Ну хорошо, — сказал женщина, — входите.

Следом за ней Миша вошел в комнату. Видимо, это было съемное жилье. Это было понятно по какой-то безликости. Никаких фотографий, личных вещей. Простые обои, выцветшие занавески, разложенный диван, покрытый пледом с чудовищными гигантскими маками.

— Присаживайтесь, — сказала женщина и указала ему на стул у двери. Сама осталась стоять, прислонившись к дверному косяку.

Только сейчас Миша взглянул на нее внимательнее и удивился. Женщина, показавшаяся ему какой-то тусклой, выцветшей, под стать своей безликой квартирке, оказалась красавицей. Миша подумал, что более красивой женщины он не видел никогда в своей жизни.

Одета она была в какой-то невнятный бесформенный халат, волосы гладко зачесаны и стянуты в низкий хвост на затылке, на лице ни грамма косметики, и лицо такое безжизненное, застывшее, словно маска, и, несмотря на это, изумительной, почти совершенной красоты.

Заметив ошарашенный Мишин взгляд, женщина нахмурилась.