Стеклянный дом, или Ключи от смерти

Долго ли, коротко ли, прошло лет сорок, и сегодня в онкологическом центре умирал человек, прославившийся, с одной стороны, своими многими беспримерными и бескорыстными благодеяниями, с другой, не имеющей равных коллекцией стоимостью, показным оценкам, порядка тридцати миллионов долларов, Сможет, и больше.

— Кровосос — он и есть кровосос, — неожиданно сердитой эпитафией закончил свое повествование Гарахов.

Хотя мне лично такой вывод показался чересчур однобоким.

— Ну и кому ж все это богатство в конце концов достанется? — спросил я.

Старик насупился еще больше.

— Уж не нам с тобой! Старшие братья и сестры поумирали, это я знаю точно. Есть всякие племянники и племянницы...

— Он что же, не был женат?

— Был. Два раза. Обе жены умерли. Последняя лет пять назад.

— А дети?

— Дети? Бог его знает... — взгляд нашего Пимена затуманился, лицо сделалось задумчивым: летописец не жаловал белых пятен в истории. — Говорили, будто был у него ребенок на стороне, но, вроде, он его не признал... А зачем тебе все это нужно? — наконец спохватился Гарахов.

Но я пока не был расположен делиться своей скудной информацией и ответил уклончиво:

— Просто интересуюсь. Для общего развития.

Но Марлен Фридрихович, как боевой кот, воинственно раздул бакенбарды и рявкнул:

— Не морочь старику голову! Женечка Шурпина, которую убили третьего дня, была дочкой покойной Нины Рачук, в девичестве — Арефьевой! А вы с Костей Шурпиным с детства дружки — не разлей вода!

Мне вдруг действительно стало неловко: нашел, кому пудрить мозги, — Вещему Бояну!

— Костя тоже умер, — сказал я, опуская глаза. — Сегодня ночью. Газом отравился. — Поколебался немного, но все-таки добавил: — Или отравили.

— Вот как, — сказал Гарахов и замолчал, задумчиво жуя губами. — Не знал. Не знал. — Опять умолк, горестно тряся головой в такт каким-то своим мыслям, и неожиданно сурово потребовал: — А ну говори толком, что тебе нужно!

Вся беда была в том, что я и сам не знал толком, что именно мне нужно. Но, как мог, попытался объяснить. На этот раз дед замолчал совсем уж надолго, сидел, прикрыв глаза и даже слегка посапывая, так что я решил было, что пора его будить, но, оказалось, он вовсе не спал, а вспоминал. Однако сегодня этот процесс шел у него, видать, не лучшим образом, потому что Марлен Фридрихович вдруг очнулся и сердито сообщил:

— Нет, вот так с ходу всех не упомню. Женились, разводились, фамилии меняли... Расплодились за тридцать пять лет, как кролики. Дай до завтра подумать.

Я кивнул. Старик кряхтя поднялся и пошел к выходу, громко стуча палкой. Но на пороге обернулся и погрозил мне таким же суковатым, как его посох, пальцем:

— Про Виню не забудь!

— Не забуду! — уверил я его, про себя со вздохом подумав: «Мне бы ваши заботы, господин учитель!»

Проводив Гарахова, я уселся за стол, достал из стола ручку, лист бумаги и большими буквами вывел посреди него слово «ПЛАН». Отступил вниз на пару сантиметров и написал:

1. Арефьев — Блохинвальд.

Поставил ниже цифру "2", после чего надолго задумался.

Не то чтобы я большой любитель раскладывать по столу картошку, но составление плана всегда помогает мне систематизировать наличную информацию. Однако нынче был явно не тот случай: плодом тяжких раздумий явился вывод, что вся имеющаяся информация пунктом первым, собственно, и исчерпывается.

Относительно того, как мне выйти на всяких там забусовых (банк), тех еще гусей эльпиных, сволочей блумовых, дур Макаровых, а также прочих малеев и пирумовых мои сведения ни на йоту не обогатились с тех самых пор, как я нетвердой рукой записывал их фамилии на кухонном столе покойного Котика. Вот разве что прибавился еще один неразъясненный и совсем уж туманный персонаж в виде незаконнорожденного ребенка Глеба Саввича Арефьева, про которого не было известно не только, какого он пола, но даже есть ли он на самом деле или является очередным плодом разыгравшегося воображения дедушки Гарахова. Составлять план из подобных фигурантов было бы явным очковтирательством, показухой и приписками. Поэтому, глядя на вещи трезво (даром, что с похмелья), я решил, что план из одного пункта тоже, в конце концов, план, и надо выполнять то, что намечено.

На часах было три пополудни, дорога на Каширское шоссе предстояла через весь город, пора собираться в путь. Я уже взялся за дверную ручку, но тут, ухарски крякнув, ожил факс, и из прорези аппарата, скрипя и потрескивая, поползла бумажная лента. Пришлось вернуться, чтобы прочитать сообщение. Оно гласило: «Господа! Делаю вам прекрасное коммерческое предложение! 3000$ (три тысячи долларов) за известный находящийся у вас предмет. Жду немедленного ответа. С уважением».

Подпись неразборчива, но и без нее было ясно, чье это послание. Скомкав листок, я отправил его в мусорную корзину, подивившись, однако, редкой настойчивости своего недавнего клиента и неожиданно для себя задумавшись: интересно, на какой сумме я готов сломаться и признать, что этот конкретный договор дешевле этих конкретных денег?