Стеклянный дом, или Ключи от смерти

— Но я решил прийти к вам... — в голосе его появились успокаивающие, убаюкивающие нотки. — Потому что дело весьма деликатное, огласка здесь была бы излишней... Даже вредной! А вы все равно уже в курсе...

Казалось, его плешивая физиономия то наливается изнутри неярким огнем, то угасает, как желтая предупреждающая мигалка светофора на пустынном ночном перекрестке. На пустых перекрестках я привык не осторожничать. И ударил по газам.

— Так вы за что мне предлагаете десять штук баксов: за поиск убийцы или за то, чтобы я молчал?

Забусов огорченно насупил безволосые брови и заметил со вздохом:

— Экий вы прыткий, право. Я же сказал: десять тысяч это аванс. Найдете убийцу... Не столько самого исполнителя, сколько заказчика, разумеется, — получите еще... — он замялся, и стало почти отчетливо слышно, как в голове у него щелкают, слегка искрясь, всякие там транзисторы и резисторы, — получите еще пятьдесят. Ну, а пока не найдете... — вероятно, тут лицо банкира в переводе на обычную человеческую мимику должно было приобрести лукавое выражение, — согласно профессиональной этике вам придется соблюдать конфиденциальность.

Как он меня! И ведь не подкопаешься. Чистый выигрыш по очкам.

Теперь, если отказаться, получится, что я либо что-то скрываю, либо боюсь. А если согласиться, то выйдет, что меня, вернее, мое молчание, купили за десять тысяч. Ибо, судя по немыслимой сумме окончательного гонорара, вариант с поимкой мною убийцы как реальный в расчет не принимается. Я почувствовал, что меня задели за живое. Надо было немедленно уравнять позиции, и я сказал:

— Хорошо, мы с вами подпишем договор. Но с двумя условиями. Первое. Я, конечно, не чту все статьи Уголовного кодекса подряд, без разбора, особенно насчет неприкосновенности частной жизни и жилища, или там нарушения тайны телефонных переговоров — профессия такая. Но когда мой клиент сам оказывается, например, убийцей, под условие конфиденциальности это не подпадает. Правда, и на гонорар я в таких случаях не претендую. Договорились?

Банкир коротко дернул подбородком, что должно было, видимо, означать согласие.

— И второе. Сотрудничать так сотрудничать. Если хотите на самом деле убедить меня, что платите за работу, а не только, чтобы заткнуть мне рот, пожалуйста, ваш вариант ответа: кто убийца? Время пошло, в вашем распоряжении тридцать секунд.

Я демонстративно уставился на часы, а Забусов снова удрученно насупился и пробормотал:

— А вы и впрямь прыткий малый... Но при всей вашей прыти вам бы надо понимать, что если б я твердо знал, кто, мы бы здесь с вами лясы не точили. А вот предположить... предположить могу.

Я весь, что называется, превратился во внимание, но Забусов не торопился продолжать, словно все еще раздумывал: говорить — не говорить. Наконец нехотя (впрочем, настолько нехотя, что наигрыш был очевиден) пробормотал:

— У Андрюши Эльпина сейчас положеньице — не позавидуешь... В двух словах и не опишешь.

— Попробуйте в трех, — подбодрил я его.

— Его сейчас вытесняют из рекламы сразу на двух телеканалах... Да что «вытесняют»! Гонят взашей, надо прямо говорить. Там очередная перестройка, хотят контрольный пакет отдать какой-нибудь одной солидной компании, а у него, похоже, не хватает средств... — банкир замолчал, в уме прикидывая, сколько именно, и произнес таким тоном, словно речь шла о том, что означенный шоумен выскочил из дома с одной лишь мелочью в кармане и ему не хватает на сигареты: — Миллионов двадцать пять-тридцать. Долларов, разумеется.

Совпадение необходимой Эльпину суммы с оценкой арефьевского наследства выглядело впечатляющим, что, вероятно, отразилось на моем лице. Но следующим своим сообщением банкир еще подбавил перца:

— В сущности, речь идет не о том, чтобы прикупить или не прикупить выгодный бизнес, нет. Вопрос стоит так: либо он наскребет денег и получит этот контрольный пакет, либо потеряет все, что имеет, потому что его просто выкинут вон. В течение ближайших трех-четырех недель должно определиться, останется он на плаву или пойдет на дно, то есть окажется без гроша. Понятно?

Но я упрямо покачал головой.

— Непонятно.

— Что именно? — сварливо поинтересовался он.

— Именно непонятно следующее: корыстный мотив — условие, как говорят математики, необходимое, но недостаточное. Я вообще мало знаю людей, которым совсем были бы не нужны деньги. Мне, например, нужны. Вам, я думаю, тоже. Но далеко не каждый по этому поводу режет родственников в подворотнях и швыряет их с шестого этажа.

Глядя на него незамутненным взором, я откровенно строил из себя дурачка, и он, судя по тяжелому ответному взгляду, хорошо это понимал. Но мне было наплевать, мне важен был результат, и я его получил: