Стеклянный Джек

Время шло. Они не могли его измерить – ни у кого из них больше не работали бИты. Жак позволил себе неторопливо погрузиться в воспоминания о школьных днях. Как же предки справлялись с этой задачей, как они измеряли течение времени? (Он чуть было не задумался о том, как это делали пещерные жители. Но подобная мысль, с учётом обстоятельств, была бы злой шуткой.) Водяные часы. Маятник. И то и другое зависело от гравитации. Какие часы работали бы в среде, лишенной тяготения? Солнечные. Но солнечного света здесь тоже не было.

Это не имело значения. Время не имело значения. Только стремление выжить.

Давиде потел, несмотря на яростный холод.

Жак следил за тем, как частички пыли медленномедленно скользят по красивым, соразмерным траекториям, плавно опускаясь к заборному отверстию скруббера. Гордий заметил, куда он смотрит, и сказал:

– Я знаю, о чём ты думаешь.

– Правда?

– Ты думаешь – что, если в скруббере испортится элемент питания? – Жак вообще-то об этом не думал, но возражать не стал. – Ну вот, – продолжил Гордий. – Я тоже размышлял на эту тему. Без скруббера мы все очень быстро задохнёмся. Но, видишь ли, если такое случится, мы можем подключить его к синтез-ячейке. – Он изрёк это с умным видом, как будто от сказанного был толк. Жак вернулся к созерцанию узоров из парящей пыли.

Время шло. В какой-то момент Давиде прекратил бурить.

– Пусть кто-то другой поработает, – прохрипел он. – Мне надо отдохнуть.

– Ты переусердствовал с машиной, – заметил Луон под аккомпанемент своего бура. – Надо бы как-то полегче.

– Два с половиной часа в день, – огрызнулся Давиде. – Минимум – минимум. Не сдюжишь – мышц у тебя не останется. Будешь как наш Бегунок. – Он кивком указал на Жака. Потом оттолкнулся и медленно перелетел туда, где были спрятаны галеты.

Луон достаточно быстро заметил, что он собирается делать, и выключил бур.

– Погоди!

– Или я возьму галету, – объявил Давиде, – или кусок твоего мяса с кровью, Луон.

– Мы будем есть одновременно и одинаковое количество, – решительно сказал Луон. – Только так мы избежим разлада. Если начнём драться между собой, то перережем друг другу глотки. И вообще, галет надолго не хватит. Надо приберечь их до тех пор, пока мы по-настоящему не проголодаемся.

– Я по-настоящему проголодался, – зарычал Давиде. – Ты разве не видел, сколько я тут наработал?

Жак следил за выражением лица Луона, который оценивал ситуацию – мог ли его противник-громила отступить или нет. Луон явно решил, что последнее ближе к истине.

– Тогда мы возьмём по одному лембасу. Каждый из нас – по одному.

Давиде заворчал, но не стал возражать. Э-дю-Ка тоже выключил свой бур, и все семеро собрались вокруг еды. Давиде взял на себя раздачу галет, по одной каждому.

– Нашему Бегунку целая не нужна, – сказал он.

Марит рассмеялся.

– Мне хватит и половины, – спокойно сказал Жак.

Но Луон встрял:

– Дай ему целую, как и остальным, Давиде.

Галетами никто не насытился. Без воды эта пища была слишком сухой, не для их пересохших ртов. Жак съел несколько кусочков и положил остаток обратно. Давиде направился к дальней стороне пещеры, повернулся лицом к стене, втиснулся в углубление и уснул. Или не уснул – он сильно дрожал, и было сложно поверить, что ему удалось расслабиться. Но он изобразил сон и желание побыть в одиночестве, поэтому его никто не трогал.

– Ну давайте, – сказал Луон. – Нам нужна вода.

Гордий опять вызвался помочь, но Марит взял верх и забрал себе освободившуюся машину. Дррн, дррн, дррн.

Они трудились долго. Из-за относительно высокого давления воздух в пещере был сухим, и этот факт в сочетании с пылью заставлял всех испытывать ужасную жажду.

– Неужели они не могли оставить нам хотя бы бочонок воды? – простонал Давиде.

– По-моему, скруббер выделяет немного воды, – сказал Жак. – В результате реакции из СО₂ выделяется углерод, и…

– Замолкни, – прорычал Марит, – пока я тебе язык не выдрал.

Жак улыбнулся и больше ничего не сказал.

Холод стоял невыразимый, холод был страшнее, чем кому-то из них доводилось испытывать. Давиде сердитым тоном, словно не веря в собственные слова, всё время повторял, что человек и подобный холод попросту несовместимы. На всех была та же самая одежда, что и во время ареста – рубахи, штаны, сандалии. Ни одна из этих вещей не спасала от холода. Их дыхание превращалось в большие облака эктоплазмы, их веки слипались, примерзая друг к другу. Труд немного помогал, и кое-кто начал подражать Давиде с его гимнастикой, яростно терзая стены. Потом они с сердитым видом жались друг к другу, чтобы получить хоть немного тепла.

Холод был невыносим, но жажда оказалась ещё хуже. От сухого воздуха и усиленного сверления стен у них пересохло во рту; языки ороговели, слизистая воспалилась и покрылась коркой пыли. Мышцы гудели от работы и постоянной дрожи. Все семеро, не переставая, бранились, и иной раз случались вспышки ярости, но ни у кого не хватало сил, чтобы перейти к действиям. Камень исправно крошился под бурами. Они то и дело останавливались, чтобы проверить, нет ли льда. Но там был только камень и ничего, кроме камня.