Стеклянный ключ

— С какой историей? — поднял бровь Николай. — Нет никакой истории. Это наше частное дело, никто нам ничего расследовать не поручал. Считай, это вообще беллетристика. Мало ли что пригрезится майскою ночью — кому утопленницы [12], кому — детективы. Завтра же кладу на стол рапорт, независимо от того, возьмет меня Бабченко или нет. Ты со мной?

— Я с тобой, — согласился капитан. — Кажется, пора круто менять жизнь. И кажется, мне это понемногу начинает нравиться.

Они помолчали немного, переваривая полученную информацию. И у того, и у другого голова раскалывалась от перенапряжения и избытка чувств.

— Послушай, — спросил вдруг Юрка, — а зачем она тебе все это рассказала? Могла просто послать ко всем чертям и была бы права. Даже если ты еще не все знаешь, если, как ты говоришь, она обещала позже объяснить все до последней буквы — не понимаю. Я бы не стал с нами откровенничать. Опасно. А вдруг мы подлецы, и это как раз тот самый случай, когда все сказанное вами может быть использовано против вас?

— Видишь ли, — пояснил Варчук, — она мне доверилась. И еще — она считает, что мы хорошие.

* * *

Владислав Витольдович без всякого видимого интереса просматривал утренние газеты. За его спиной горничная бесшумно накрывала на стол. Она служила у старика вот уже полгода, но все еще не могла привыкнуть к старомодным роскоши и великолепию, которыми он себя окружил: серебряные подносы, фарфоровая посуда, серебряные же столовые приборы — сегодня в охотничьем стиле: черенки ножей, ложек и вилок выполнены в виде звериных голов; огромный букет нарциссов в двустенной вазе эпохи Мин посреди стола.

До того как попасть к одноглазому, горничная, которую звали Милочкой, работала «помощницей по хозяйству» в доме у одного из известных депутатов. Он тоже был очень богат, и когда-то Милочка считала его эталоном изысканного вкуса, но теперь она очень четко ощущала разницу между нуворишем и потомственным аристократом. Последнего она боялась до дрожи в коленях, но и боготворила, тогда как предыдущего хозяина попросту презирала. Здесь, у Владислава Витольдовича, в окружении красивых, скромных, донельзя изысканных вещей, ей и самой хотелось стать лучше; и старалась она не только за страх, но и за совесть; в данном случае не только за деньги, но и просто чтобы соответствовать миру, в котором очутилась волею судьбы.

Когда одноглазый попросил ее надевать на службу строгие платья определенного фасона и кроя, Милочка хмыкнула — любые капризы за ваши деньги; но теперь она полюбила эти платья, понимая, что выгодно отличается от сверстниц, и с удовольствием ловила восхищенные мужские взгляды.

Как было сказано выше, она обожала своего нового хозяина; но еще и сочувствовала ему. Если бы ей рассказали, что глубокий старик пронес через всю жизнь любовь к единственной женщине, она бы только отмахнулась. «Не смешите меня, — сказала бы умная Милочка, — все они одинаковые». Но Владислав Витольдович никогда не расставался с возлюбленной: ее портрет висел в зале, ее фотография стояла на ночном столике. И эти удивительные нарциссы, доставленные сегодня представителем голландской цветочной фирмы, тоже предназначались ей.

Милочка очень быстро сделала нужные приготовления и ушла. Обычно в это время одноглазый беседовал со своей возлюбленной, и она старалась ему не мешать.

Оставшись наедине с собой, Владислав Витольдович с видимым удовольствием приступил к трапезе.

— Полагаю, Нита, — по обыкновению, обратился он к портрету, — что вот эти беседы с безмолвным собеседником — признак подступающего старческого маразма. Ты бы это не одобрила, правда, ласточка моя? Но что же мне делать, если меня никто и никогда не понимал и не слушал так, как ты. Это действительно болезнь, и я ничего не хочу с ней делать. Кстати, сегодня Бахтияру удивительно удалась рыба. Не рыба, а поэма. Ты бы оценила.

Ах, Нита, как бы мы были с тобой счастливы, если бы ты не предпочла мне этого сосунка. Ничто тебя не оправдывает. Даже наше с ним родство. Нет, форель «Дворецкий» просто изумительная. Интересно все-таки, где ты сейчас: в аду, в раю или где-нибудь неподалеку? Я видел твое завещание и видел могилу — этого слишком мало, чтобы убедить меня в твоей кончине. Да и Тото ведет себя более чем подозрительно. Я грешным делом полагаю, что ты обосновалась где-то там, куда твоя внучка, как птичка, защищающая свое гнездо, никого не подпускает. И знаешь, с каждым днем я восхищаюсь ею все больше и больше. Есть в ней какая-то загадка, тайна, как в истинной женщине наших кровей и наследнице славного рода.