Стеклянный небосвод: Как женщины Гарвардской обсерватории измерили звезды

Будущее телескопов в Кеймбридже, напротив, было туманным – на обсерваторию наступал разраставшийся город. Пикеринга тревожили муниципальные планы по расширению близлежащей Конкорд-авеню. Он опасался, что дорожное движение вызовет вибрацию Большого рефрактора, установленного на платформе весом в несколько сотен тонн из гранитных блоков, связанных цементом. Свет электрических фонарей уже стал помехой, ухудшив разрешение. Телескоп перестал различать слабые объекты наподобие небольших комет и туманностей. Пикеринг писал в городские службы, предлагая проект колпаков для уличных фонарей, которые не давали бы им подсвечивать атмосферу, но его не слышали. Не имея возможности ни убрать, ни закрыть фонари, он научился извлекать пользу из их нашествия. «Электрические фонари, – говорил Пикеринг Инспекционному комитету покровителей и советников обсерватории, – в одном отношении дают преимущество». Ему и его сотрудникам, работавшим с телескопами, по многу раз за ночь приходилось оценивать и переоценивать ясность неба, чтобы соответственно определять качество снимков за каждый час. Фотометрия требовала еще более пристального внимания к состоянию неба – его нужно было проверять каждые несколько минут при работе с меридианным фотометром, ведь даже малейшее облачко могло сместить показатели блеска на несколько десятых долей величины. Фонари предупреждали наблюдателей о едва заметных облаках. «Эффект словно от Луны, – объяснял Пикеринг, – но, так как фонари находятся под облаками, а не над ними, последние становятся заметными, даже если они слишком рассеянны и не видны при лунном свете».

Рекомендательное письмо, которое Пикеринг дал мисс Мори, обеспечило ей теплый прием в обсерваториях Рима и Потсдама. Пока она путешествовала за границей вместе с братом в 1895 году, шотландский химик Уильям Рамзай опубликовал результаты лабораторных экспериментов с выделяющимся из клевеита газом, которые проливали совершенно новый свет на орионовы линии, замеченные мисс Мори.

Рамзай, работавший в Юниверсити-колледже Лондонского университета, собрал газ, выделявшийся при растворении ураносодержащего минерала клевеита в серной кислоте. Он описал свойства этого газа и подверг образец спектральному анализу. Одна из его спектральных линий соответствовала той же длине волны, что и линия, прежде наблюдавшаяся лишь в спектре Солнца. В 1868 году английский астроном Норман Локьер связал ее с неким солнечным веществом, которое он назвал гелием в честь Гелиоса, древнегреческого бога солнца. Открытие Рамзая доказало, что гелий встречается и на Земле. Позже он продемонстрировал его наличие не только в урановых рудах, но и в атмосфере.

Локьер дал гелию название на основании одной-единственной спектральной линии, но теперь Рамзай выявил полный спектр этого элемента. Его остальные линии совпадали с орионовыми линиями, которые мисс Мори так часто упоминала в рукописи, оставленной ею у Пикеринга при отъезде. Она считала необходимым включить новооткрытый гелий в свою классификацию, уже готовившуюся к печати. Однако сроки внесения существенных правок давно прошли. «Не знаю, – писала она "второпях" в недатированном письме миссис Флеминг, – захочет ли профессор Пикеринг вставить соображение о том, что орионовы линии обусловлены гелием».

Солон Бейли приехал в Кеймбридж за «Брюсом» в одиночку летом 1895 года. Пикеринг хотел, чтобы он остался на несколько месяцев в Гарварде для ознакомления с работой инструмента, прежде чем заниматься его перевозкой в Перу.

Рут Бейли просила мужа передать два подарка своей подруге Лиззи Пикеринг, но толстая шаль из шерсти альпаки и халат заняли так много места в багаже, что ей пришлось отослать их заранее, приложив письмо. «Единственное, о чем я сожалею, – это о том, что халат нуждается в чистке, но, так как здесь никто не оказывает услуги подобного рода, мне пришлось отправить его как есть». Она надеялась, что посылка придет в Кеймбридж до отъезда Пикерингов в Европу. Кроме того, она просила миссис Пикеринг, как женщина женщину, приглядывать за Солоном. «Как бы мне хотелось, чтобы мистер Бейли выехал из Кеймбриджа до декабря, боюсь, что он простудится, – писала она. – Прошу тебя проследить, чтобы он отправился в Арекипу до того, как наступят холода. Мужчины не берегут себя и в большинстве своем нуждаются в присмотре. Им и в голову не приходит, что надо заботиться о своем здоровье. Я в ужасе от его поездки, притом мне кажется, что с его стороны было бы благоразумнее испытать инструмент в действии здесь».

Ее тревоги были типичными для всех жен, но то, как развернулись события в последующие месяцы, придало им характер жутковатого предвидения. В июле, пока ее муж находился в Гарварде, их сын Ирвинг серьезно заболел. Бейли, получив телеграмму, поспешил назад в Арекипу, хотя даже по прямой расстояние до Перу превышало 6000 км, а маршруты доступного в ту пору транспорта еще больше увеличивали эту дистанцию. К счастью, ребенок выздоровел вскоре по возвращении отца.