Стеклянный омут

И он, и она неловко переминались с ноги на ногу. Непринужденного разговора не получалось.

— Как ты?

В подобных случаях такой вопрос задают людям, с которыми утеряна близкая связь — вежливый, нейтральный, обычный. Наверное, очень сложно пришлось бы людям в общении, не будь таких повседневных вежливо-нейтральных вопросов-выручалочек.

— Ничего, нормально. Потихонечку... — каков вопрос, таков ответ. А предательски вспыхнувшие щеки выдают... И дрожь в голосе — как ее унять?

— А ты? Ты как?

— Тоже нормально, — усмехнулся Олег, а у нее по спине прокатилась волна мурашек: невидимая рука окунула ее в ту единственную ночь, как перепуганного котенка в таз с водой, встряхнула и, не дав опомниться, снова вернула в настоящее.

И опять долгая пауза и неловкое топтание на месте.

— Тебе в метро?

— Нет, я только что оттуда.

— А-а... — Рита понимающе кивнула головой. — Значит, нам в противоположные стороны — мне в метро. Жаль...

Скомканное прощание. С его стороны — торопливое, с ее — немного жалобное, окрашенное тем отчаянием, с каким она цеплялась за слова, как повиснувший над пропастью — за выскользающий из ладоней трос.

И, встретившись на пару минут, они разошлись. Рита не удержалась и оглянулась Олегу вслед, на долю секунды удержав взглядом его фигуру, тут же затерявшуюся в потоке силуэтов многочисленных прохожих.

Вот и все. Встреча, о которой она так мечтала. Ничего не объясняющая, но в то же время объясняющая очень многое. Чужие люди, такие же случайные друг другу, как и остальные прохожие. Эта встреча — как легкий мимолетный порыв свежего ветерка, на мгновение заглянувшего в распахнутую форточку — а была ли она? Или просто показалось? Нет, не показалось, иначе бы не дрожали колени и не пульсировала кровь в висках. И сердце бы не умерло на эти короткие минуты, чтобы потом, оживая, с таким неистовством отбивать новый ритм, что, казалось, еще чуть-чуть, и оно не выдержит такого темпа, взорвется, как паровой котел...

Сейчас Рита не испытывала к Олегу столь острых чувств, как раньше, но печаль осела в ее сердце занозой, успевшей обрасти плотью, — так просто ее и не вытащить.

А та коралловая нитка, к слову сказать, порвалась едва ли не на следующий день... Символично. Только Рита тогда еще в свежих надеждах не приняла это за знак.

От воспоминаний хоть и взгрустнулось немного, но зато прошел липкий страх, вызванный ужасным сном. Рита поднялась с крыльца, намереваясь вернуться в кровать, и лишь сейчас заметила, что два окна в соседнем доме освещены. Видимо, Михаилу тоже не спалось.

***

Газетные вырезки были похожи на осенние листья: пожелтевшие, сухие и хрупкие. И от них так же веяло грустью и горечью. Однотипные случаи, похожее изложение, будто писанное одним человеком. Сухие факты без домыслов. Чьи-то долгие ожидания, уложившиеся в несколько газетных строк. Он столько раз складывал из них пасьянс в поисках единственно верной комбинации, что вырезки обветшали. И Михаил, разглядывая их, в какой раз подумал, что, пожалуй, надо снять ксерокопии. Какая разница, что складывать в пасьянс — оригиналы или копии.

Часто перечитывая эти заметки, он невольно выучил их наизусть. Но что толку оттого, что он знает содержание, ведь секрет так и остается неразгаданным?

Михаил поднялся и, заложив руки за спину, сделал круг по комнате. Так же цирковой лошадкой по арене закружились и его мысли — замкнутые в бесконечном цикле, обреченные круг за кругом идти по протоптанной дороге без надежды свернуть на прямую. Он чувствовал себя заложником, искал всевозможные способы сойти с карусели, но безуспешно. Круг за кругом, круг за кругом — до тошноты, до головокружения, до полуобморочного состояния, километры бесполезного пути, часы напрасно израсходованного времени. Ему удавалось решать в жизни многие задачи, выстраивать логические цепочки, предвосхищать, рассчитывать, угадывать. Но вот с этой задачей справиться он никак не мог. То ли не хватало чутья — не того, с помощью которого он вел свои дела, а другого, особого — женского, как сказала бы Настя. То ли все дело в том, что он до конца не мог принять, что задача перед ним не математическая и не экономическая, и даже в законы физики плохо укладывающаяся. И решать ее надо не умом, а опять же тем самым особым чутьем и верой. Он мыслил по-мужски, и где-то в душе все же горел огонек сомнения. Может быть, поэтому тайна, чувствуя его недоверие, не торопилась раскрываться? Но он не мог по-другому мыслить. Он — мужик, и все тут!