Стеклянный принц

– У лорда Рами это спроси, или сразу шагай с жалобами к милорду Феру, – ответил маг почти добродушно. – Он живо тебе объяснит, можешь ли ты не выполнять мои распоряжения, если они тебе не по душе.

Невысокий, как все омеги, он выглядел теперь не таким строгим. Его расслабленное лицо казалось почти миловидным. Не только маг, но и остальные воины расслабились, оказавшись в нескольких шагах от дворца. Очевидно, захватчики всего за неделю привыкли всё здесь считать своей вотчиной.

– Да ну тебя. Уж как-нибудь без жалоб обойдусь, – ответил медведь-ворчун и дёрнул Ариэля на себя, взвалил на плечо, как девицу. Он крякнул и подкинул связанного, беспомощного Ариэля так, чтобы было удобней нести. Пряжка, удерживающая плащ, впилась в живот чуть ниже пупка. Очень больно.

– Выглядит, как мокрый котёнок, а весит, как мешок тыкв, – высказался «медведь» недовольно.

– Иди уже, Толстячок.

Сложно сохранять достоинство, когда тебя несут на плече задницей кверху в одних панталонах и мокрого. Ариэль закрыл глаза, отгородился от всех.

«Дни испытаний слабых делают ещё слабей, сильных – ещё сильней. Король не имеет права на проклятия, стенания и жалость к себе. Будучи всего лишь человеком, он вправе упасть на колени телом, но не духом».

Помогало не очень. Любопытство и шуточки придворной челяди, встречаемой по дороге, угнетали дух, делали слабым. И здесь, дома, в родных стенах, он не встречал сочувствия.

«Они что же, все ненавидят меня? Но за что? Что я им сделал?»

Люди, рядом с которыми он прожил всю жизнь, как оказалось, в действительности его всегда ненавидели.

Причин их предательского, двуличного отношения Ариэль не понимал. Но пока он собирал информацию, то имел право не думать, а значит, не углубляться в то, что теперь казалось сном посреди клубка извивающихся змей, а не его прежней жизнью.

В покоях отца всё осталось прежним, но неуловимо поменялось. Те же стены, те же шкафы с книгами и свитками, та же пара кресел у камина, тот же большой круглый стол, та же кровать в отдельном помещении. Не стало того, один взгляд на которого убеждал: он всегда знает, как надо поступить, и способен принять даже самое сложное решение, разобраться во всём. Но исчез не только отец – ещё и коллекция оружия со стены. А в спальне, прямо напротив кровати, в алькове между двух окон появилась клетка.

Ариэль понял, что это, только оказавшись внутри, сброшенный на пол с плеча силача по прозвищу Толстячок. Пока Ариэль ошеломлённо барахтался на полу, Толстячок сорвал с измученных запястий пленника верёвки и вышел. Дверь за ним закрылась сама, и маг Лей – единственный, кто пошёл в опочивальню короля следом за ними – тотчас поджёг уже приготовленный свиток. Когда он догорел, вся клетка, каждый толстый кованый прут просияли огнём.

Ариэль, всё ещё лёжа, протянул руку вперёд, и кончики пальцев сначала согрело, а затем начало жечь по мере приближения к прутьям. Доводить до ожогов он не стал, опёрся ладонью о деревянный пол из красиво пригнанных резных досок и поднялся на ноги.

Воин и маг стояли всего в двух шагах от него, но были недосягаемы, словно находились на другом краю света.

– Я могу у вас спросить? – сказал Ариэль. – Что я вам сделал? Лично я, не мой отец или кто-то, кого вы наказываете в моём лице.

Они ушли, не ответив. Словно он пустота, не достойная обычного человеческого сочувствия. На душе стало горько и обидно. Как же всё это несправедливо!

«Всякая обида, даже справедливая, для обиженного несправедлива. Самое ценное, что есть на земле, для того, кто обижен – сочувствие и справедливость. Проявив первое и дав второе, можно овладеть сердцами людей и стать в их глазах лучшим другом. Отказав в первом и лишив второго, одиночку легко сломать, а в массах заронить зерно бунта. Щедро вернув первое и милостиво подарив хотя бы кроху второго, сломленного легко приручить. Толпу же проще отвлечь на возмущение чем-то иным и, подарив в том сочувствие и справедливость, вновь привязать к себе их сердца».

Ариэль помнил, как дёрнулся уголок рта простоватого с виду воина. Ему явно не нравилось то, в чём он участвовал. Толстячок порывался что-то сказать, но Лей дёрнул его за руку, будто им запретили с ним говорить. Но с чего бы запрещать невинную беседу? Разумеется, по тем же причинам, что и тащить через весь город пешком, выставляя его личность и унижение напоказ, позволять толпе глумиться над ним словами и делом, обливать водой, словно овощ, и запирать в клетке, как животное, которым пользуются так, как хотят, без объяснений, по одной лишь прихоти.

Похоже, они с пришлым псом Фером обучались по одним и тем же книгам. И хорошо. Тем легче окажется избежать расставленных ловушек. Он не позволит себя сломать: перетерпит несправедливость и отверженность, а затем сочувствие, ласку и ослабление пыток. Он не покажет, что понял их план, и сохранит ясный ум, достоинство и самообладание. Только не позволив ранить себя в самое сердце, рано или поздно он отпразднует победу. А пока его главная задача – до победы дожить.

Глава 3. Внутри клетки