Стеклянный суп

Заметив хромоту Лени, Джон улыбнулся. Она еще никогда не встречалась с такой реакцией. Ее это и поразило, и заинтриговало. Оказалось, что его мать в детстве переболела полиомиелитом. Результатом была такая же хромота, как у Лени. Он вырос, учась ходить медленно, приноравливаясь к ее шагу. Для ребенка это трудно. Зато он рано научился терпению и внимательному отношению ко всем, кто его окружает. Это сделало его куда более наблюдательным и восприимчивым к деталям, чем большинство людей.

Лени редко говорила о себе, так как была застенчива, замкнута и в глубине души не считала себя таким уж интересным человеком. Но в тот день она многое рассказала Фланнери о своей жизни. Она болтала в кафе и потом, когда они сидели в публичном саду, тоже. Он задавал личные вопросы, но никогда не выходил за рамки приличий и не лез не в свое дело. Неотразимые вопросы, заставлявшие ее задумываться, хотя речь шла о ней самой, о ее взглядах и ощущениях. Чувство было такое, точно она смотрелась в новое зеркало, которое показывало ей саму себя в таком ракурсе, какого она никогда прежде не замечала. Она рассказала ему в тот день о себе такое, чего, может, и не следовало бы говорить, но разговор оставил у нее только приятные воспоминания и желание вновь видеться и говорить с этим человеком.

Под конец их первой встречи Лени дала ему номер своего сотового, а не домашнего телефона. Записывая его, она прекрасно знала, почему так поступает: не хотелось, чтобы в один прекрасный день Джон позвонил ей домой и наткнулся на ее мужа. «Гадкая девчонка», — подумала она, передавая бумажку с номером Эрнесту Хемингуэю.

Долгое время она даже не представляла, к чему идет их связь. Фланнери был невероятно забавен, умен и неизменно проницателен. Несмотря на возраст, его глаза сияли, широко открытые навстречу жизни и всем ее возможностям. Многое из того, что он говорил, надолго оставалось в ее памяти. Нередко она ловила себя на том, что целый день обдумывает его слова. Особенно наслушавшись, как кудахчет или ноет о своих делах ее муж, бла-бла-бла.

Контраст между двумя мужчинами был разительный. Один тридцатичетырехлетний, красивый, успешный и наглухо закрытый для всего, что не входило в сферу его интересов. Зато второй — совсем, совсем другой, определенно.

А еще муж Лени не любил собак. Однажды Джон Фланнери пришел на их очередную встречу с Любой, датским догом, похожим на ожившее черно-белое полотно Джексона Поллока. Увидев огромную псину впервые, Лени прямо в ладоши захлопала от радости. Собака была тиха, как омут. На людей она смотрела с интересом, а особо везучим клала на колени свою массивную голову и закрывала глаза. Когда она в первый раз проделала это с Лени, та засмеялась и сказала, что у нее на коленях как будто лежит арбуз.

— Я всегда говорю, что выгуливаю аэробус.

— Вот-вот, точно! Ты и путешествуешь с этой громадиной?

Фланнери улыбнулся и потрепал Любу по спине.

— Ну конечно, а почему бы и нет? В поезда ее пускают. Когда она хорошо себя ведет и у нее есть билет.

— Она объехала с тобой весь свет?

— Нет, только Европу. Я приобрел ее в Греции, когда был там. С тех пор она со мной. А разве я не рассказывал тебе ее историю?

Лени покачала головой, едва не мурлыча от удовольствия. Она всегда полагала, что Фланнери — ирландец, с таким-то именем и талантом рассказывать — завораживающе, смешно, иронично. Ей уже не терпелось услышать продолжение.

— Помнишь, я говорил тебе, что поехал в Грецию, чтобы помочь приятельнице построить дом? Ее звали Хелен Варко. Мы познакомились в Риме, на курсах кулинарии, которые посещали вместе, и стали друзьями. Чего она не сказала мне с самого начала, так это что она умирает. Перед смертью ей хотелось сделать две вещи: научиться готовить пару-тройку отменных блюд у настоящего шеф-повара и начать строить дом, который она проектировала годами, на своем клочке земли на Сифносе… Люба была ее собакой.

Как это нередко бывало, Фланнери вдруг умолк и уставился куда-то в пространство. Со временем Лени научилась не отвлекать его в такие минуты. Она думала, что он предается воспоминаниям или обдумывает что-то, прежде чем продолжить рассказ. Она никогда не спрашивала, что означают эти внезапные паузы, и в конце концов даже полюбила их как еще одно проявление многогранной и непредсказуемой личности Джона.

На самом деле Фланнери не преследовал никакой другой цели, кроме драматического эффекта. Впервые он использовал этот прием в день их с Лени знакомства и увидел, как она буквально застыла на краешке стула, ожидая продолжения рассказа. С тех пор он включил его в свой репертуар.

— К чему все это идет?

Застигнутая врасплох, она и вправду не поняла, о чем он. Какое-то время она ничего не отвечала, только моргнула несколько раз, пытаясь угадать направление его мыслей.

— К чему идет что, Джон?

Он показал пальцем на нее, потом на себя, на нее, на себя. Смотрел он прямо на нее, но его глаза ничего не выражали.

— Это. Ты и я, Лени. К чему приведет то, что происходит между мною и тобой?