Стеклянный свидетель

Боб Шоу Стеклянный свидетель

Харпур вглядывался в заливаемое лобовое стекло. Стоянки вблизи полицейского управления не было, и здание казалось отделенным милями покрытого лужами асфальта и сплошной завесой дождя. Темное небо набухло и грузно провисало между домами, окружившими площадь.

В очередной раз почувствовав бремя возраста, Харпур долго смотрел на полицейское здание, потом вылез из машины и с трудом разогнулся. Не верилось, что в подвальном помещении западного крыла сияет теплое солнце. Но он это знал, потому что перед выходом специально позвонил.

— Внизу сегодня отличная погода, господин судья, — сказал охранник уважительно. — На улице, конечно, не очень приятно, но там здорово.

— Репортеры не появлялись?

— Да кое-кто. Вы придете к полуночи, господин судья?

— Пожалуй, — ответил Харпур. — Займи для меня местечко, Сэм.

— Обязательно, сэр!

Поднимаясь по ступеням к главному входу, Харпур почувствовал предостерегающее трепетание в левой стороне груди. Он слишком спешит…

Дежурный у входа молодцевато отдал честь.

Харпур кивнул.

— Прямо не верится, что сейчас июнь, правда, Бен?

— Да, сэр. Но внизу, я слышал, очень хорошо.

Харпур приветливо махнул рукой и шел уже по коридору, когда его схватила боль. Очень чистая, пронзительная боль. Словно кто-то достал иглу, раскалил добела и быстро вонзил ее в бок. Он застыл на миг и прислонился к кафельной стене, пытаясь скрыть слабость; на лбу выступил пот. Я не могу сдаться сейчас, подумал он, когда осталось ждать так мало… Но если это конец?

Харпур боролся с болью, пока она не отпустила. Он облегченно вздохнул и снова пошел по коридору, сознавая, что враг затаился и выжидает.

Сэм Макнамара, охранник у внутренней двери, начал было, как всегда, улыбаться, но, увидев напряженное лицо Харпура, быстро провел судью в комнату. Между Харпуром и этим дюжим ирландцем, единственным желанием которого было час за часом поглощать кофе, установилась прочная симпатия, согревающая судью. Макнамара поставил у стены складной стул и придержал его, пока Харпур садился.

— Спасибо, Сэм, — с благодарностью произнес судья, оглядывая собравшуюся толпу. Никто не заметил его прихода: все смотрели в сторону солнечного света.

Запах влажной одежды репортеров казался совершенно неуместным в пыльном подвале. В этом самом старом корпусе полицейского управления еще пять лет назад хранились ненужные архивы. С тех пор, кроме дней, когда допускались представители печати, голые бетонные стены вмещали лишь записывающую аппаратуру, двух смертельно скучающих охранников и стеклянную панель, установленную в раме.

Стекло было особой разновидности — той, через которую свет шел пять лет. Такими стеклами из ретардита пользовались, чтобы запечатлеть для своих квартир сцены исключительной красоты.

По мнению Харпура, картина, которую он видел словно в окне, красотой не блистала; довольно приятный залив где то на Атлантическом побережье, но на воде было слишком много лодок, а сбоку нелепо громоздилась станция техобслуживания. Тонкий ценитель медленного стекла не раздумывая разбил бы панель булыжником — в любом магазине можно купить стекло с куда более приятным пейзажем. Но это стекло было не просто стекло — это был свидетель. Стекло толщиной в пять лет… Лишь через пять лет первый лучик света вышел с обратной стороны панели, установленной в доме родителей Эмиля Беннета. И вот сейчас, спустя пять лет, в полицейском подвале открывалась все та же панорама — хотя само стекло было конфисковано у Беннетов полицией. Оно безошибочно покажет все, что видело, — но только в свое время.

Тяжело сгорбившемуся на стуле Харпуру казалось, что он сидит в кино. Свет в помещении исходил только от стеклянного прямоугольника, а беспокойно ерзающие репортеры располагались рядами, будто зрители. Их присутствие отвлекало Харпура, мешало погружаться в воспоминания.

Беспокойные воды залива бросали в комнату солнечные блики, взад и вперед сновали прогулочные лодки, беззвучно въезжали на станцию техобслуживания случайные автомобили. Через сад на переднем плане прошла симпатичная девушка в коротком платьице по моде пятилетней давности, и Харпур заметил, как некоторые журналисты сделали пометки в блокнотах.

Один из наиболее любопытных встал с места и обошел стекло, чтобы заглянуть с другой стороны, но вернулся разочарованным. Харпур знал, что сзади панель закрыта металлическим листом Власти определили, что выставление напоказ того, что происходило в доме, являлось бы вторжением в личную жизнь старших Беннетов.

Бесконечно долго тянулись минуты, и разомлевшие от духоты репортеры стали громко зевать. Харпур услышал сетования на долгое ожидание и улыбнулся — он ждал пять лет. Ему казалось, что даже больше.

Этого дня, 7 июня, ждали многие. Но точного времени не мог назвать никто. Дело в том, что Эмиль Беннет так и не сумел припомнить, когда именно в то жаркое воскресенье он приехал к родителям. Следствию пришлось довольствоваться весьма расплывчатым «около трех пополудни».