Стемпеню

Но дело не в одном только Стемпеню. Я хотел изобразить в своем романе три основных типа или, как принято выражаться, вывести на сцену трех героев: еврейского артиста-скрипача Стемпеню, еврейскую женщину из хорошего дома красавицу Рохеле с ее пониманием семейной чести и еврейскую молодуху Фрейдл с ее торгашеской натурой, с ее жадностью к деньгам. Это-три разных мира. Стемпеню, Рохеле и Фрейдл-это, так сказать, мои почетные пассажиры, занимающие главное место в фургоне. Остальные персонажи-только попутчики, кое-как примостившиеся на задке. Поэтому этим персонажам я уделил мало внимания, сосредоточив все силы творческого воображения на обрисовке главных героев.

Я считаю, что еврейские музыканты - это особый мирок, заслуживающий более внимательного наблюдения, чем это сделано в моем романе. Но, чтобы проникнуть а этот мирок, нужен Ваш глаз, дорогой дедушка, Ваше перо и Ваше трудолюбие.

Ах, где взять это трудолюбие, вдумчивое отношение к каждому слову? Как вооружиться терпением? "Над каждым произведением, дорогой внук, - пишете Вы в другом письме,-надо много и долго работать, трудиться в поте лица, оттачивать каждое слово. Запомните мой наказ-шлифовать, шлифовать и шлифовать!"

Легко сказать-шлифовать! В том-то и беда, что мы, писательская молодежь, вечно торопимся, что мы норовим закончить начатое произведение, как говорится, "стоя на одной ноге", не переводя дыхания, не вдумываясь в каждый образ, не обрабатывая и не шлифуя каждое слово так, как это делаете Вы.

Я знаю, милый дедушка, я чувствую, что моего "Стемпеню" надо было бы перемыть в нескольких водах прежде, чем пустить в свет божий. Конечно, из-под Вашего пера, дедушка, "Стемпеню" вышел бы совершенно иным: Ваш "Стемпеню" имел бы совсем другой облик. У Вас, дедушка, получился бы рассказ в рассказе, да сверх рассказа рассказ, а потом уже и сам рассказ.

"Мне мало того,-говорите Вы в одном из своих писем, - что на картине изображено хорошенькое личико; хочется еще жизненной правды, ума, мысли, как у живого человека. Всякая картина, помимо блесток стиля, должна дать что-нибудь уму и сердцу".

Но эта тайна, увы, открыта только Вам. Создать картину, которая имела бы два лица, - лицевую сторону и изнанку, верх и подкладку, видимый образ и его скрытую сущность,- на это только Вы, дедушка, способны, и никто другой, в нашей литературе. Кто посмеет сравнивать себя с Вами? Мы, молодежь, считаем себя удовлетворенными, если произведение выходит из наших рук хотя бы неискалеченным, с живыми чертами литературного творения.