Стена

Вот и Стена. Прямо перед нами — отверстый зев грота, уводящий в недра бетонно-кирпичной кладки. Мы смело шагаем в темноту — и Стена тут же смыкается за нашими спинами. Я вижу, как задорно светятся в темноте огоньки глаз Марии, слышу восторженное сопение Медвежонка. Они — со мной, мы едины. Мы — счастливы. А впереди — едва различимое пятнышко чистого голубого неба…

4.

Из небесной выси льётся звонкая песнь жаворонка. Я задираю кверху косматую морду и приветливо машу Солнцедару лапой. Маленькая пичужка лихо пикирует вниз и мягко садится на ветку возле меня. Я рад, что снова могу внимать его утреннему пению.

Слышен треск ломаемых сучьев, из кустов появляется очаровательная медведица — моя супруга, моя Мария. Густая шерсть на ней лоснится под лучами ласкового солнца, чёрные бусинки глаз весело приветствуют меня. Взяв друг друга за лапы, мы идём к реке — туда, где резвится наш сын. Он уже успел обзавестись друзьями, этот мохнатый непоседливый медвежонок, но больше всего сдружился он с двумя резвушками-стерлядками, Русалочкой и Машенькой, юркими беззаботными рыбёшками. С ними Медвежонок готов плескаться и играть от зари и до зари.

Из кустов на мгновение показывается угрюмая волчья морда — и тут же исчезает. Вольф Вольдемарыч всё тот же: одинокий волк, старый бирюк, рыщет он, чаще безлунными ночами, в поисках добычи, нагоняя страх на лесную мелочь. Едва завидев его, Васька и Ванька, прижав к спинкам трясущиеся ушки, верные своей пугливой заячьей натуре, уносятся на самый край света — только пятки сверкают. Лязгнув голодными зубами, несолоно хлебавши, Вольф Вольдемарыч убирается восвояси, в своё волчье логово.

На наше семейство он покушаться не смеет — не по зубам ему медвежатина.

Иногда, продираясь сквозь цепкие заросли орешника или бузины, выхожу я к лесной поляне, густо заросшей диким подсолнухом. Залегаю в уютной ложбинке, на самом краю поляны, и жду гостей… А, вот и они! Небольшими стайками слетаются на поляну юркие воробьи, усаживаются на головки подсолнухов и начинают своё птичье пиршество. Семя ещё не созрело, да и достаётся оно с трудом, однако воришек это не останавливает — только шелуха летит из-под их крохотных клювиков. Шелуха и нескончаемый поток пустых птичьих сплетен. Что-то мне это напоминает, что-то из далёкого, давно уже забытого прошлого…

Когда же мне совсем одиноко, прихожу я к своему старому другу, деду Захару. Могучий дуб с густой зелёной кроной, он высится над своими более низкорослыми соседями, а в тени его ветвей даже в проливной дождь остаётся сухой островок. Я сажусь, приваливаюсь лохматой спиной к шершавому стволу, а он нежно овевает меня своими жёсткими резными листочками — и мы беседуем, долго, безмолвно, тихими вечерними часами, когда мир готовится отойти ко сну, когда звёзды кажутся доступнее, когда сама жизнь становится мудрее…