Стена

Осуждающе покачивая головой, барсук Данте слез с кровати, а барсук Бретон, превратившись в модель самолета и покружив над головами барсуков, опустился на кровать и сразу же снова стал барсуком. В комнате раздался гром аплодисментов.

— Господа, — начал Бретон свое выступление. И, почесывая задней лапой за ухом, будто его одолели блохи, продолжил: — Приветствуя появление в наших рядах нового героя Антена-кун, мы все, как один, не можем в очередной раз не признать с радостью и гордостью грандиозность значения Вавилонской башни. Деяния, совершенные Антеном-кун для Вавилонской башни: съедобные крысы, вариатор времени, виселица для повешения вниз головой, таблица расчета человека и другие, — представляют собой выдающиеся изобретения, превосходящие или уж во всяком случае не уступающие таким, как прибор для контролирования снов профессора Фрейда, устройство для растворения идей Хиссолини-кун, банк глаз Яхве[22]. Жизнь башни поднялась еще на одну ступень, и в связи с этим, я думаю, есть необходимость снова подтвердить правильность теории сюрреализма. Как раз сейчас я закончил «Десятый манифест сюрреализма»[23] и жду возможности опубликовать его. Как мне представляется, в ознаменование сегодняшнего дня в аспекте его характера самое подходящее время обнародовать манифест. Раньше, во «Втором манифесте», я писал о множестве Вавилонских башен, писал о непроходимости серебряных стен, покрытых серым веществом, писал о необходимости сомневаться в культе человека, но сейчас положение изменилось. Вавилонская башня осталась одна, проход через стены стал возможным, вместо людей существуют непойманные барсуки. «Второй манифест» переписывался уже много раз, и в конце концов потребовался «Десятый манифест», что и предопределило его рождение.

Барсук Бретон взмахнул длинной гривой, вынул спрятанный между ушами сложенный лист бумаги и начал читать. Это был знаменитый «Десятый манифест». Я думаю, излагать его здесь вряд ли необходимо. Для тех, кто прочел, это было бы повторением, а те, кто еще не ознакомился, могут купить его в издательстве «Суйё сёбо».

Мне стало тошно. Доклад барсука Бретона, который все время чесал ногой за ухом или вдруг начинал выгрызать блох на спине, а потом, словно опомнившись, продолжал чтение, проникая в мои уши, превращался в какой-то медицинский порошок, и я скрежетал зубами от тоски. У меня был такой мрачный вид, что мой барсук толкнул меня локтем в бок.

Если бы я не страшился барсучьих когтей и клыков, я бы, несомненно, не удержался от того, чтобы поднять крик. Я был уверен, что могу решительно заявить о полной глупости церемонии вхождения в башню. Но в то же время я понимал, что у меня нет никаких оснований для такой уверенности. Я понимал, что должен либо уничтожить все это, либо порвать с барсуком — ничего другого не оставалось.

Когда доклад барсука Бретона закончился, поднялся барсук Данте, коротко объявивший собрание закрытым, на этом невыносимая церемония закончилась. Барсуки со своими обычными ухмылками, помахивая хвостами, покинули помещение. Мы снова остались вдвоем. Мне ничего не приходило в голову, и я повторил тот же вопрос, который задал в конце прошлой главы:

— Кстати, что я теперь должен делать?

9. Банк глаз

— Разумеется, — сказал непойманный барсук, напрягши передние лапы, передернув плечами и потягиваясь, — мы должны завершить все, что возложено на нас как на членов башни. Как сказал Данте, ты являешься пуповиной, связывающей с низменным земным миром, поэтому мне необходимо полностью стереть твой облик. Мои слова не должны пугать тебя. Мое существование есть ты сам в большей степени, чем ты таковым являешься, поэтому это есть и мое упрочение. Сейчас мы пойдем с тобой в банк глаз, и ты положишь туда свои глаза. А в качестве процентов будут выпущены бумажные глаза. Благодаря этому я смогу покупать съедобных жареных мышей, хлеб, покрывать расходы на исследования — в будущем я намерен профессионально исследовать уравнение женских ножек. Они то же самое, что бумажные деньги в низменном земном мире. Благодаря тому что ты освободишься от глаз, являющихся в тебе единственным балластом, с материалистической точки зрения для тебя наступит нечто равносильное антисуществованию, и без всяких усилий, легко, подобно пару, ты сможешь подняться в Рай. Ты станешь чем-то подобным чистому сознанию — разве не в этом состоит абсолютная свобода? Так ты станешь прозрачным поэтом, который будет вечно петь песни. Это и есть духовность.

— Но ведь Валери говорил: «Разве ты будешь способен петь, когда превратишься в пар?»

— Ответить на это довольно просто. Какое же у него бедное воображение — подобный вопрос сам по себе бессмыслен. Тебе известно, что сказал на пороге смерти его ученик Жид-сэнсэй? «Мой взгляд уже не привлекает материя». Таким образом, он отдал пальму первенства воображению и тем самым выразил желание отправиться в Вавилонскую башню.

— В таком случае, какая разница между Вавилонской башней и кладбищем?!