Стена

Грудь внезапно потяжелела, и меня чуть прибило к земле. Со снимка на меня смотрела семья: родители и ребенок. Их довольные улыбки выражали счастье. Статный и деловой мужчина в костюме с густыми усами, и невысокого роста женщина в ярко-красном платье в горошек, на руках она держала младенца в одеяле, перевязанном розовой ленточкой. Они стояли около родильного дома. Он не был похож на наши. Совсем неожиданно я ощутил влагу на щеках. Капли медленно стекали на пол. К плечу кто-то прикоснулся. Моя рука задрожала, и фотография выпала из нее.

– Ник, мы всегда с тобой, – прозвучал прямо над ухом женский голос.

– Пожалуйста, веди себя аккуратнее. Все будет хорошо! —твердил голос на другое ухо. Я заметил мутный силуэт.

– Мы любим тебя, золотце! – прозвучало так, словно кто-то уже стоял передо мной.

– Вас нет. Вас ведь нет? Кто вы?.. – в тревоге и смятении вопрошал я.

Направив свет в сторону, откуда доносился голос, я заметил еле различимое пятно, которое растворилось в луче. Словно никого и не было. С плеча пропала небольшая тяжесть, и я с напряжением вздохнул. Воздуха мне сейчас не хватало больше всего. В голове еще звучали сказанные слова и даже мелькали какие-то картинки. Все это было похоже на приступ безумства. В глазах все блестело и мерцало. Мне было трудно понять происходящее. Еще секунда, и я буду валяться на полу еле живой.

Я вцепился в край кассы, пытаясь откинуть лишние мысли. Через какое-то время удалось себя пересилить. Глаза цеплялись за еле различимые силуэты, но этого оказалось достаточно, чтобы правильно сориентироваться. Наконец-то уловив баланс, я полез в карман своего рюкзака и достал кошелек. Положил на прилавок скомканные бумажки в сто пятьдесят рублей. В этом действии наверняка было мало смысла. Я бы мог с легкостью уйти, не оставив даже копейки. Но иначе я не мог. Так воспитали.

Перед тем как уйти я глянул на пол, пытаясь найти ту фотографию, которую выронил. Однако осмотр ни к чему не привел, а оставаться тут еще дольше я не хотел. Так и сгинула та семейная пара, которая нашла пристанище в моей голове. Молодая, счастливая и, надеюсь, еще живая. Я вновь приоткрыл перегородку и вышел из-за прилавка. Запах спирта потихоньку сменился пылью, которую занесло следом за мной. Нос невольно зачесался и злобно нахмурившись я побрел в сторону выхода. На этот раз колокольчик не застал меня врасплох, но его звон не стал от этого более приятным.

С того момента я прошел немалый путь. Мне все так же встречались брошенные дома и магазины. Луч фонаря пробивал темень и плохо различимые, но явные куски колбасы смотрели на меня крайне вызывающе. Ну а у кого в детстве не было желания очутиться в пустом городе и брать все, что захочется? Некоторым даже пустота не мешала. Взял шоколадку с полочки, сунул в шапочку и пошел мимо продавца. И кто ж тебя осудит? Да никто, ибо не видно было, что у тебя под шапкой. Возможно, в моем взгляде тоже читалось что-то такое. Ощущение безнаказанности еще больше обострялось. Такие потребности стоили своего удовлетворения, но пока в моих руках сохранялась хоть капля воли, желание не перейдет границы. Совесть меня окрикивала нужными словами и мыслями.

У меня было незавидное детство, да и семья была не самая богатая. Однако острой нехватки чего-либо я не испытывал. Мы всегда были сыти и одеты. Кому-то это может показаться странным, но мне тогда было грех жаловаться. Пока я прилежно учился, мои ровесники не единожды знакомились с представителями органов правопорядка. Они не испытывали в чем-то нужды. Некоторые из них даже были из более благополучных семей, чем я. Дело тут явно было в другом. В том, что сейчас испытывал я, – чувство ложной свободы. Никакой тебе полиции и суда. Грабь, воруй и правь! Вот что сейчас можно делать. Однако мой отец был хорошим юристом и довел до меня одну интересную мысль – каждый человек в праве делать то, что захочет, но он будет обязан нести за это ответственность. Перед судом или перед самим собой. Я долго усваивал это правило, но глядя иной раз на моих знакомых, которые занимались хулиганством, после чего оказывались в наручниках, осознание приходило само собой.

Тяжко фыркнув, я поджал кулаки. Пока нужда не бьет по мне, я не стану действовать как какой-то дикарь. Магазины будут целы, а их товары будут лежать на своих местах. В крайнем случае, я оставлю что-то равное – свои вещи. Не могу я иначе и делать не буду. Сколько бы во мне не вопило, не дергало и не умоляло. Это все лишь слабость, которая есть в каждом из нас. Ни блеск ювелирных магазинов, ни таблички банков не могли нарушить мои принципы. Разумеется, я ощущал всю тяжесть положения: насколько бы сильным человек не казался, соблазн прокрадывался в мысли. Всякий на моем месте испытывал бы такое давление и стремление к хаосу. Было очень трудно, но никто и не говорил, что человеком быть легко.